Читать интересную книгу Сотворение женщины. Повести и рассказы - Светлана Смолина

– Да, малыш, – сидя на корточках возле собаки, говорила она. —У меня есть ты, и ты – лучшее, что осталось от прошлой жизни. Я научусь жить по-другому, еще не знаю как, но обязательно научусь. Без него, зато с тобой. Ты ведь никогда не предашь меня, правда, Бонька?

И по ее печальному лицу опять покатились слезы.

В автобусе он не спускал с нее глаз, не обращая внимания на входящих и толкающихся людей, но она не видела ничего вокруг. Он знал, что ей было больно, но ничем не мог помочь. Ему даже не было обидно за то, что на его морде впервые за все время появился остро пахнущий кожей намордник. Он волновался только за нее.

На вокзале она купила два билета – себе и ему, и он почувствовал гордость за то, что их обоих уравняли в правах. Так неожиданно началась их новая жизнь вдвоем.

За окнами электрички проносилась одна станция за другой, вагон постепенно пустел, и до конечной станции они доехали вдвоем. Зоя подхватила тяжелую сумку и вывела пса на перрон. Мимо облезлого здания с надписью «Касса» вместе с несколькими пассажирами они вышли на автобусную остановку, окруженную чахлыми деревцами.

– Зойка! – послышался громкий возглас и женщина и собака дружно обернулись.

Им навстречу быстро шел высокий молодой человек в светлых брюках и темно-синем джемпере.

– Зойка, это ты! Не может быть! Каким ветром!..

Он так стремительно возник из ниоткуда и так спешил к ним, что инстинкт собаки, призванной охранять и защищать, оказался неожиданно парализованным.

– Володя!

Зоя сделала движение в его сторону, потянув за собой Бони на поводке, но тот внезапно уперся, потом шагнул вперед, оттесняя женщину мощным корпусом, и зарычал. «Назад!»

Незнакомец остановился, не решаясь приблизиться, а Зоя наклонилась и обняла собаку за шею.

– Ты что, малыш? Это свой, свой…

Она гладила пса по голове, ласково, как в первый раз, а Володя широко улыбнулся и протянул ему раскрытую ладонь.

– Давай знакомиться, телохранитель.

Бонифаций посмотрел Зое в глаза, тяжело вздохнул и неохотно качнул хвостом. Мужчина, еще один мужчина… В один миг его иллюзии были разрушены. Она не была его женщиной. Она принадлежала человеческому миру, и ее любовь к большой черной собаке ничего не могла изменить в законе природы. Она всегда будет заботиться о нем, она будет ему другом и хозяйкой, но никогда не поймет невысказанной нежности, звучащей в низком собачьем голосе: «Зойка, я так люблю тебя!»

В тот день, когда…

Когда мы проснулись утром, и он сказал, что я ему больше не нравлюсь, я не поверила.

– Как это, больше? А раньше нравилась?

– Раньше, да, – признался он, глядя честными глазами. – А теперь не нравишься.

– Странно. Ведь когда-то ты считал меня весьма привлекательной, – не без иронии напомнила я. – Тебе нравились мои глаза, мои волосы, мои руки… Дальше перечислять или сам вспомнишь? И куда, по-твоему, все это девалось?

– Все это при тебе, но ты стала другая.

– Ничего подобного! – вскинулась я. – Интересно, почему никто, кроме тебя, этих фатальных изменений не заметил. Более того, я нравлюсь очень многим. Сам Кшиштоф Занусси целовал мне руки и говорил, что я очаровательна.

– Ну, об этой истории я наслышан, – с кислой усмешкой прервал меня он. – Конечно, я не могу похвастаться, что мировые знаменитости целуют мне руки. – На этих словах я фыркнула, ибо в чувстве юмора ему все-таки не откажешь. – Но я все еще в состоянии отличать добро от зла и красивое от малопривлекательного.

– Значит, по-твоему, я превратилась в малопривлекательное и злое существо, – зло сощурившись, подвела итог я. – Позволь узнать, почему? Что же такого случилось этой ночью?

Я взбила позади себя подушку и села в кровати, обхватив колени.

– Ничего, – сказал он и с виноватым видом отвел глаза. – Просто, мы встречаемся с тобой уже два года…

– Два года, три месяца и четыре дня, – мгновенно подсчитала я и изобразила на своем лице величайший интерес к его откровениям. – И что же?

И ничего. Он даже не смотрел в мою сторону. Он молча разглядывал прошлогодний календарь со стриженой красавицей, закутанной в чужие меха. Она стояла на полу босиком, и, судя по тайному вожделению на его лице, он надеялся, что под шубой она нагая, как новорожденная Венера. Раньше я нередко ловила его отрешенный взгляд на этой стене. Молчание затянулось, но мой неверный любовник словно не замечал неловкости момента.

– А если бы на мне была такая шуба, я бы нравилась тебе больше? – снова подала голос я.

– Дело не в шубе, – наконец решился он. – Наверное, я больше тебя не люблю.

– Да?.. – впервые в жизни я не нашлась с ответом.

Соглашусь, что любовь – дело тонкое. Никогда не знаешь точно, любовь это или дружба, привязанность, страсть или еще целый ряд эмоций, которые мы по привычке объединяем в красивом и затасканном слове. Но как легко он произносит это «не люблю» после стольких месяцев!

– Еще год назад я хотел на тебе жениться.

Судя по интонации, воспоминание об этом опрометчивом желании не доставляло ему радости.

– Не исключено, что через год или два я бы созрела для такого решительного шага… – без энтузиазма протянула я, тоже не испытывая восторга от обсуждения щекотливой темы.

– Но ты не желаешь брать на себя никаких обязательств. А теперь уже поздно, – безапелляционно заключил он и взял с тумбочки пачку сигарет.

Ничего себе поворот! Он, видите ли, хотел обязательств и стабильности. Он действительно делал мне предложения чуть ли не раз в месяц, а я старательно тянула время. В конце концов, мы просто перестали пережевывать эту тему, и мне на полном серьезе полегчало. Я вовсе не собиралась замуж ни за него, ни за кого другого. У меня была любимая работа, друзья, диссертация, собственная квартира и никаких обременительных повинностей. Почему же в угоду его собственническим инстинктам я должна была пожертвовать всем этим?

Какой уважающей себя женщине удавалось совмещать любимую работу с безотрадной мыслью, что дома ее ждет гора нестиранных рубашек и пустой холодильник? Какое удовольствие завалиться к друзьям на выходные и вспоминать, что муж совсем не в восторге от возвращения подвыпившей супруги под утро, а то и ближе к следующему вечеру? Как можно работать над диссертацией, когда у тебя за спиной завывает сиренами и стрекочет автоматной очередью боевик, о котором ты мечтала несколько недель, а завтра тебе сдавать третью главу, которая уже полгода не может родиться из тезисов. И во что, черт возьми, превратится твоя драгоценная квартира, когда в нее въедет мужчина с кучей железок, коробок, журналов и начнет делать замечания по поводу слоя пыли на журнальном столике?

А моим главным обязательством будет терпеть этот добровольный ад и делать счастливое лицо! Ну, нет! К такой концепции семейной жизни я была не готова, а другой у меня как-то не сформировалось.

Пока я обдумывала достойный ответ, он поднялся и отправился в душ, и мне ничего не оставалось, кроме как обратиться к ежеутреннему ритуалу. Завтрак мне удался просто восхитительный. Я даже пренебрегла кофеваркой и сварила кофе в турке, хотя занятия этого никогда не уважала и всегда считала его исключительно мужской прерогативой. Но сегодня я превзошла саму себя. С чего бы это? В ожидании его появления на кухне я испытывала то же волнение, что и в первый раз, когда после бурной ночи мы встретились за столом.

Но сегодня все было, конечно же, не так романтично. И в этом я убедилась, когда увидела его выходящим из ванной с зубной щеткой и бритвенными принадлежностями. На немой вопрос в моих глазах он неопределенно пожал плечами и принялся укладывать вещи в сумку.

– В чем дело? Ты всерьез собираешься уйти от меня? – с замиранием сердца спросила я.

– Думаю, это единственно правильное решение.

Я без сил наблюдала, как он аккуратно складывает запасную рубашку, которая всегда была наготове в моем шкафу. Я даже не пыталась его остановить. Он принял решение, это ясно. Но ведь мы даже не ссорились в последние пару месяцев. Об этом я не преминула сообщить ему, когда ко мне вернулась способность мыслить здраво.

– Не ссорились, потому что почти и не общались, – вялым голосом промямлил он. – Мы смотрели телевизор, разговаривали по телефону, ужинали или завтракали и ложились в одну постель. Но я, в сущности, ничего не знаю о том, чем ты живешь. А ты не знаешь ничего обо мне. Мы перестали разговаривать.

Оказывается, у него была уже давно заготовлена своя версия развития событий, только я не готова была с ней примириться и разозлилась, что какой-то заурядный технарь обвиняет меня в неспособности поддержать беседу о чем угодно.

– А что я, собственно, должна была узнавать о тебе? Или ты хотел, чтобы я устраивала тебе допрос или исходила ревностью по поводу и без?