— Напротив, я хочу сказать, что мы, мавераннахрцы, владеем несметными богатствами. Но свое богатство мы должны оберегать своими руками.
Все смеются, делая вид, что им непонятен «эзопов» язык тысячника.
— А сейчас — в шатры! — командует Хусейн.
26
В лесу — несколько вызывающе — красивых шатров. В центре — шатер Хусейна. Хусейн вальяжен, сидит полулежа на атласных подушках, рядом с ним Тимур. На дастархане яства. Мужчины вдвоем.
— Давай–ка поговорим по душам.
— Насколько помню, мы с тобой говорили только о насущном.
— Мне нравится твоя искренность… Я давно хотел сказать что мне опротивели и Кеш, и Самарканд…
— ?!
— Здесь мы все — да! да! — мы все подобны «газели», той самой, которой была предназначена стрела. Не понимаю отца: он просто бредит… Самаркандом! Мечтает перенести столицу из Кеша в Самарканд! Уговаривает деда.
— Разве, плохо?
— Как! — едва ли не подскакивает с подушек Хусейн, — разве не ясно, что это не понравится многим…
— Кому?
— Прежде всего — буду откровенен с тобой — твоему дяде, его дружкам — сулдусцам, южанам… барласовцам — тебе это не о чем не говорит?
— Я барласовец — и я буду с тобой откровенен: Кеш — родной город, а Самарканд я люблю больше…
— Но что об этом скажут монголы… этот Туглук Тимур… Боюсь, что это ему на руку!
Тимур молчит.
— Тебе сказать нечего? Почему не спрашиваешь, что мне по душе?
— Спрашиваю — что?
— Есть места покойнее Кеша и Самарканда… Кабул, Кундуз…Балх… Попрошусь у деда — надеюсь, не откажет… Однако довольно! — Хусейн хлопает в ладоши.
Выбегают из–за ширмы девушки, убирают достархан, исчезают. А затем Хусейн говорит, переходя от одной темы к другой, словно перепрыгивая через пропасть:
— Охоту ты любишь — это я видел, а вот как обстоит с женщинами?
Хусейн дает команду, хлопая в ладоши. В шатер выплывает группа из трех — девушек–танцовщиц. Девушки танцуют.
Хусейн не скрывает своего удовлетворения.
— Ну, как?
Тимур молчит.
Девушки продолжают танец, который содержит немало эротических элементов.
— Ну, как? — снова интересуется Хусейн.
И снова Тимур молчит. Улыбается Хусейн, подмигивая лукаво Тимуру.
В голове у Тимура — недавняя панорама охотников. Искренне дружелюбные лица. И тут — взгляд Саллеха…
— Саллех!
— Ты вспомнил Саллеха — отчего? — Хусейн с недоумением взглянул на Тимура, — Оставим в покое этого… Саллеха. Поговорим о приятном…
27
Горд Кеш. Центральная, наиболее оживленная часть города. Толпа расступается, пропуская к дворцу эмира Казангана с пышной свитой. Впереди верхом на великолепном белом коне эмир, по обе стороны и позади и тоже верхом на конях важные сановники. Рядом — Абдаллах с сыном Хусейном, неподалеку от них Тимур… Где–то в конце свиты — Саллех с дружками. Вдоль следования кавалькады толпы народа, воины.
Вот — группа горожан.
— Который из них эмир? — спрашивает один из них.
— Неужели трудно узнать?
— Ага, понятно: тот на белом коне.
— Рядом с ним — Абдаллах, сын эмира…
Кланяются.
— Когда приблизятся, крикнем:”Хвала эмиру!»
А вот группа воинов.
— Смотри! Смотри! Вон тот на вороном — кто он? — спрашивает один воин другого. — Кто в красном чапане?
— Новый тысячник. Тимур сын Торгая.
— Откуда он?
— Наш. Барласовец.
В конце кавалькады Саллех с товарищами.
— Высоко однако поднял этого выскочку — барласовца эмир, — подначивает Саллеха сосед.
— Впереди темников поставил. А ведь такой же тысячник, как и мы, — говорит другой.
— Не забывайте он теперь зять эмира, — говорит сквозь зубы Саллех.
— Еще не зять, говорят, еще Айджал не въехала в его дом…
А вот сам эмир, не поворачивая головы, говорит Абдаллаху:
— Мой сын, что видят твои глаза, что слышат уши?
Абдаллах, не в силах скрыть радость и не задумываясь, отвечает:
— Народ любит своего эмира, отец.
Этот короткий диалог слышит Хусейн, незаметно принимает позицию рядом с Тимуром:
— Ты мог бы выразить одним словом все это? — он окидывает взглядом толпу.
Тимур задумывается.
— Триумф… власти. Это триумф великого Казангана. Твоего деда, — отвечает он.
— Ты осторожен в своих суждениях, — смеется Хусейн.
— Что по–твоему? — спрашивает Тимур.
— А мне это напоминает… охоту на газелей… Меня не покидает ощущение, что мы все охотники и… газели.
— Дорогу великому эмиру! — во всю стараются всадники, размахивая плетками и таким образом выравнивая путь кавалькаде к величественному дворцу.
28
Женская половина дома Тимура, вернее «женская половина» — понятие достаточно условное. Более верно назвать это помещение «женской половиной в будущем». В этом помещении идет полным ходом подготовка Айджал к первой встрече ее с Тимуром теперь уже супругом. Две молоденькие женщины колдуют над ее внешностью, подводят ее к зеркалу. Айджал смущенно рассматривает себя.
— Ах, вы очаровательны, госпожа! — искренне восхищается первая.
— Вы так красивы! Так красивы! — щебечет другая.
— Какие глаза! Уста какие! Они подобны прелести лучших самаркандских роз! — не унимается первая.
Женщины заговорщицки переглядываются:
— Госпожа, мы обязаны покинуть вас. Вы останетесь одни.
Женщины подводят Айджал к креслу рядом с супружеским ложем. Перед ней — замечательной красоты столик, на котором поставлены все положенные для этой встречи яства, а чуточку в сторонке — серебряный кумган, тазик, полотенце… После этого женщины удаляются. Айджал действительно остается одна. Но не надолго. Ее чуткий слух улавливает за дверью… шаги. Двери открываются — в проеме появляется Тимур в праздничном одеянии. Подходит к ней — Айджал встает, кланяется, но затем растерянно молодые взирают друг на друга. Первым приходит в себя Тимур, косит, вспомнив о свадебном этикете, на кумган с тазиком. Айджал улавливает это, берет (но неловко) кумган, потом, после того, как Тимур ритуально ополоснул руки, подает полотенце. Закончив своеобразное омовение, Тимур садится напротив и неожиданно смеется:
— Вам так смешно?
— Великодушно простите, но я вас… представлял другой.
— Какой именно?
Тимур подходит к Айджал, снимает с головы ее высокую конусообразную шляпу, бросает ее о пол, помогает сойти ей с возвышения и тогда обнаруживается такая картина: небольшого роста с россыпью волос Айджал и довольно атлетического сложения Тимур, который после небольшой паузы, принимается за осуществление супружеского стриптиза. Одно за другим отбрасываются пышные предметы женского туалета и тогда перед Тимуром предстает не только небольшого роста, но и вообще хрупкая девочка.