в карманы брюк и смотрю под ноги, упрямо проговаривая:
— Это не будет очевидно.
Подруга отмахивается:
— Ну, для Громова, может, и нет. А для его подружки — более чем. Для нее и еще двух гиен. Просто давай притормозим.
Я подаюсь назад, чтобы пропустить чью-то маму. Закусываю нижнюю губу до боли. Может быть, Арина и права.
— Слушай, я тебя не останавливаю, мы хоть сейчас можем бежать к раздевалкам, чтобы выяснить, что с ним. Мое отношение ты знаешь.
Я угрюмо киваю. Ее отношение я и правда знаю. Арина давно говорит мне, что схема игнора нерабочая. Что мне нужно признаться Громову в своих чувствах. И, даже если он откажет, это будет на пользу, потому что ситуация приобретет ясность. Арина — фанат ясных ситуаций, чего, конечно, не скажешь обо мне.
Абрикосова наконец поднимается с места и не спеша идет по проходу. Следую за ней и нервно поглядываю на поле. Вдруг увижу там Ваню?
Как он там?
Мне нестерпимо хочется выяснить, как он себя чувствует. Если бы это была ерунда, он бы встал сразу же. Играл бы через боль. Я ведь знаю. Или хотя бы вернулся во втором тайне. Но он ушел и больше не возвращался.
Мы с Ариной останавливаемся у входа в раздевалки. Она протягивает мне ярко-розовую упаковку жвачки. Я отрицательно мотаю головой, и тогда она жмет плечами и закидывает в рот сразу две штуки. Активно работает челюстями и поглядывает на меня.
— Что? — не выдерживаю через пару минут.
— Ничего, — бубнит она через вязкий розовый комок во рту.
Я раздраженно выдыхаю и делаю несколько шагов в сторону. Замираю, взмахиваю руками и разворачиваюсь:
— Арин, ну что мне делать?
Она выдувает огромный пузырь из жвачки, лопает его и говорит:
— Напиши Ване.
Я недоуменно замолкаю. Предложение слишком простое.
Говорю:
— Я никогда ему не писала.
— Вы знакомы с детства. Он играет в одной команде с твоим братом. Ты видела, как он получил травму, — Арина загибает пальцы, методично перечисляя. — Разве это не логично, что ты просто напишешь сообщение, чтобы узнать, как он себя чувствует?
То ли это особый дар убеждения Абрикосовой, то ли мысль и правда здравая, но я тут же открываю контакт Вани в мессенджере. Отлистываю чуть выше, чтобы проглядеть несколько наших переписок, большинство из которых касаются Бо. То Ваня спрашивает, где мой брат, то я разыскиваю своего двойняшку.
Стараясь особо не думать, я пишу «Вань, видела, что случилось на поле». Тут же стираю. Конечно, я видела. Зачем об этом говорить?
Следом печатаю «Громов, ты куда пропал? Нашлись дела поважнее?». Стираю. Я стараюсь скрыть свою влюбленность, но и стервой сейчас выглядеть не хочу.
После мучительных раздумий я наконец отправляю ему простое сообщение «Как ты?».
Показываю экран телефона Арине, и она одобрительно кивает.
Наш молчаливый диалог прерывает Богдан, который сбегает по ступеням одним из первых.
— Девчонки! Меня ждете?
— Тебя, дурачина, — я с улыбкой фыркаю и обнимаю его, — с ничьей, чемпион!
— Кажется, ты себе противоречишь, — бормочет Бо.
Арина же складывает руки на груди и насмешливо выдает:
— Не самый лучший день, а?
— У тебя? — безмятежно интересуется Богдан, отстраняясь.
Я чувствую, что сейчас они снова начнут ругаться, поэтому поспешно прерываю:
— Бо! А как там…ну, Громов?
Брат вздыхает и неодобрительно смотрит на меня. Но, как обычно, быстро сдается:
— Пока ничего не знаем. Но его увезли в больницу на рентген, кажется.
Я задерживаю дыхание и улыбаюсь двум парням из команды, которые проходят мимо. Дожидаюсь, когда они отойдут на приличное расстояние и снова спрашиваю:
— Как думаешь, там серьезно?
Богдан жмет плечами:
— Энж, я понятия не имею. Нужно просто подождать. Если что-то узнаю, то сразу тебе расскажу, хорошо?
Я киваю:
— Хорошо.
— Пойдешь с нами? С парнями хотим посидеть.
— А меня не приглашаете? — хмыкает Арина.
— Абрикосова, я же знаю, что ты везде без мыла влезешь, без приглашения.
Я толкаю брата под ребра и выпаливаю:
— Можете, блин, хоть минут не ругаться?
Арина молча отворачивается, а Богдан закатывает глаза. Бесит, что они все время спорят!
— Ладно, Гель, поехали? — подруга тянет меня за локоть.
И я только и успеваю, что повернуться на брата и послать ему взгляд, который, я уверена, он расценивает верно. Не может не понять. Он кивает мне, и я позволяю подруге увлечь меня к остановке.
Телефон в кармане вибрирует, и я вся замерзаю, глядя на имя отправителя.
Громов Иван: Хреново, Гелик. Плакала моя футбольная карьера.
Субботина Ангелина: Почему?? Что-то серьезное?
Громов Иван: Не настолько серьезно, чтобы я умер, но достаточно, чтобы я облажался перед скаутом.
Я сжимаю телефон до побелевших пальцев, и определенно точно расплакалась бы от обиды за Ваню. Если бы не осознание того, что он вдруг, под влиянием момента, рассказал мне что-то важное.
Я зажмуриваюсь и касаюсь телефоном своего носа. Ванечка. Хотела бы я быть сейчас с тобой.
— Геля? — обеспокоенно говорит Арина.
Я вскидываю на нее взгляд, подернутый слезами:
— Все хорошо, Арин, — и улыбаюсь, повторяя уже намного увереннее, — все хорошо.
Подруга порывисто обнимает меня, а я утыкаюсь носом в ее пышные кудрявые волосы. Но думаю только о том, что Громов мне ответил. Он ответил!
Я жмурюсь и содрогаюсь от неуместного смеха. Ты влюбишься, Громов. Ты точно влюбишься!
Глава 10
Следующие три дня Ваня в школе не появляется, и я как-то вся сникаю. Придирчиво выбирать одежду и старательно краситься становится будто бы незачем. Мне ведь всегда хочется быть самой красивой именно для него. Пусть и в рамках своего стиля. Вечерних платьев не ношу, виновна.
Писать ему я больше не решаюсь, потому что предыдущая наша переписка закончилась тем, что он не ответил на мой вопрос. Может, не захотел, может, пожалел, что поделился со мной, а может быть, просто отвлекся и забыл. Так что моя радость от его внезапной откровенности быстро выветривается. Я часто открываю наш диалог в мессенджере, перечитываю то, что он мне написал, но вот этот висящий безответный знак вопроса заставляет все внутри неприятно сжиматься.
В соц сети Громов тоже ничего не выкладывает. Я проверяла и с аккаунта Бо, который входит в группу «лучшие друзья» и автоматически видит чуть больше контента, чем я. Не друг, не лучший, да и просто никто.
— Геля, ты чего такая хмурая?
— А? — я поднимаю голову от тарелки с омлетом и смотрю на папу, который остановился на пороге кухни.
— Настроение, говорю, плохое, дочь?
Он щурится на утреннее солнце