Читать интересную книгу Счастливое событие - Элиэтт Абекасси

Все произошло так быстро… Ребенок, переезд, смена работы… Пока малышка спит, я разбираю картонные папки, в которых вся моя жизнь. Старые фотографии с каникул, письма забытых влюбленных, нежные слова… Вот так живешь и в один прекрасный день стареешь, даже не отдавая себе в этом отчета. Фотографии хранятся вместе с почтовыми открытками и использованными авиабилетами. Время бежит все быстрее, обращает все в небытие, царит над людьми и вещами. Величественное, внушающее страх и восторг, оно — настоящий бог человека, творец, который его создает и обращает в прах.

В этих картонных папках было двадцать лет моей жизни, и я смотрела на них с ностальгией. В то время я была слишком угнетена, чтобы чувствовать себя счастливой. Ребенок, зависящий от матери, я выслушивала все, что она мне говорит, и даже не думала возразить. Не было никакого выбора в жизни, и ощущался гнет непонятной вины. По моим подростковым фотографиям было видно, что я тащу эту жизнь, как груз. Толстая, в дурацких круглых очках, я не осмеливалась улыбаться из страха, что будет заметна проволока на зубах. Я была ребенком с пухлыми щеками и печальными глазами.

К тридцати годам я изменилась до неузнаваемости. Моя фигура стала спортивной, стройной и мускулистой. Я умело красилась и причесывалась и была уверена в себе. Я превратилась в женщину, которая наконец-то нашла себя и знала, чего хочет. Жизнь перестала быть для меня грузом — теперь я сама выстраивала ее. Я управляла мужчинами и играла с ними. С тридцати лет у меня уже не было фотографий с матерью, потому что мы с ней не виделись, только время от времени говорили по телефону. Вместо этого я встречалась с психоаналитиком, которому платила за то, чтобы он избавил меня от чувства вины из-за нежелания встречаться с матерью. Результат был налицо: я ходила куда хотела, работала, встречалась с Николя и была свободна. Психоанализ и феминизм позволили мне стать собой. Я больше не ощущала скованности из-за сурового воспитания или просто осознания того факта, что я женщина, а также не испытывала чувства вины.

Фотографии со всех пляжей мира, из всех столиц… Япония, Вьетнам, потом Америка… Знаменитое путешествие в Италию…

Тоскана, двое юных влюбленных, сбежавших от всего света и сливающихся в поцелуе. Сиена, освещенная мягким закатным солнцем, — земля обетованная для двоих. Где теперь наша великая любовь?

Здесь, рядом со мной, спит нежное создание. Теперь она получает его поцелуи, которые не достались мне, принимает его ласки. Она — его принцесса, которой прежде была я. Теперь я — лишенная трона императрица, бывшая королева своего возлюбленного.

А вот фотографии из Африки: мы в величайшем восхищении. На краю света он рассказывает мне о небе и учит жить на земле. Он открывает для меня всю прелесть континента: обрывистые холмы покрытых снегом гор, нежные рассветные и лихорадочно-буйные вечерние краски, огромные пространства, звуки и тишина, облака и бессчетные звезды. Он приводит меня в древние дворцы, торжественно, как правитель, и напевает при этом какую-нибудь мелодию; в горы, темно-синие под дождем, в леса. Река нашей любви была огромна, как море.

В глубине папки — бережно хранимая, как реликвия, наша фотография в Гаване перед «Отель Националь». Номер в гостинице… Мы, прижавшиеся друг к другу… Тот вечер у моря, нежность во взглядах… Что же произошло тогда? Знали ли мы, что наша история только начинается?

Ярко-синее небо, мягкость и влажность летнего вечера, бокалы с вином, взгляды и слова, рука в руке, поцелуй, объятия, губы, припавшие к губам, сердце, переполненное любовью… Убаюкивающая музыка сопровождает ее шаги, небо отражает ее шепот… Если начнется дождь, то она замолчит, но совсем ненадолго… Смех, доносящийся издалека, — торжество любви. Начало лета, резкий кубинский ветер, голубоватая белизна простыней, счастливая юность, завоевание свободы… Я приветствовала солнце, сиявшее над моей жизнью, всей своей загорелой кожей, сладостным погружением в теплые морские волны вдвоем, нашим совершенным единством, бурными ночами и утренней бодростью, захватывающим путешествием, которым было наше знакомство.

Но все путешествия в конце концов становятся похожими друг на друга, а неизведанных земель становится все меньше. Настоящая terra incognita сейчас была прямо перед нами — наш ребенок.

14

Отныне мне предстояло делить свою жизнь с новой личностью. Я была удивлена той легкости, с которой она завладела всем окружающим пространством. Дочь расположилась в нашем доме настолько естественно, словно он был ее собственный. Неисчислимое количество ее вещей было разбросано по всей квартире: яркие, разноцветные, они заполонили гостиную, спальню, ванную. Она всюду была как у себя, все пачкала, требовала постоянного внимания к себе и не делала ровным счетом ничего, чтобы хоть как-то облегчить заботу хозяевам дома. С самых первых дней своего пребывания здесь она обратила нас в рабство. По ночам мне снилось, что новая обитательница заполняет собой всю квартиру. Я пытаюсь убежать от нее, но она закрывает дверь на двойной поворот ключа.

Она. Отчаявшись сделать выбор из тридцати тысяч имен, предлагаемых Интернетом, мы наконец решили назвать ее Леа. Согласно утверждениям с одного сайта, именно это имя в наши дни чаще всего дают девочкам во Франции, — но какая разница? Оно понравилось Николя, а что до меня, я бы так и не смогла ничего выбрать из оставшихся двадцати девяти тысяч девятисот девяноста девяти. Дать ребенку имя — в некотором роде означает определить его жизненный путь. Со всей этой модой на оригинальные имена нужно было найти самое банальное, чтобы оно звучало необычно. Например, уже никто не называл дочерей Натали или Лоранс — все выбирали Леа, Хлоэ или Лу. Один слог, максимум два. Эффектно, практично, экономично. Хотелось дать имя особенное, но не звучащее нелепо; женственное, но не слишком наивное; значимое, но не претенциозное; литературное, но не затасканное.

Имя — это выражение некоего пожелания; но чего мы желали для своей дочери? И прежде всего — кто она была?

Леа. Это монстр эгоизма и безразличия, она манипулирует окружающими и во всем преследует лишь собственные корыстные цели. Это существо, заинтересованное лишь собственным выживанием, никогда не уделяло ни малейшего внимания другим. У этой обжоры не было целей, кроме одной — есть; она жила только ради еды. Едва получив очередную порцию еды, она мгновенно ее переваривала и стремилась набить желудок снова. Все остальное ее не интересовало. За исключением, может быть, власти. Власть она любила. Если она чего-то хотела, то должна была получить это немедленно, иначе впадала в настоящее бешенство и буквально синела от ярости. Истерика, маниакально-депрессивный психоз, шизофрения — симптомы всех этих клинических состояний у нее проявлялись. Она просыпалась среди ночи в слезах, и ее невозможно было успокоить. Наутро малышка была веселой и улыбающейся и вела себя как ни в чем не бывало, а потом впадала в очередную депрессивную фазу, где опять все было плохо. Девочка была нетерпелива, тиранична, неблагодарна, эгоистична и эгоцентрична. Всецело зависимая, она не желала оставаться таковой, ей нравилось подчинять себе других. Можно было подумать, что дочь изо всех сил борется за выживание некоего особого вида, к которому относится только она. Это было целое человечество в одном лице, вопящее и требующее, чтобы им занялись.

Обеспечив себе выживание, малышка стала существовать только ради удовольствия. Она знала, что ей нужно. Я даже завидовала: в свои тридцать лет я еще не понимала, чего хочу. Вдобавок к этому знанию Леа обладала огромной энергией.

Абсолютно бескомпромиссная, она выражала свои желания напрямую, даже не называя их. Она также решила, что если хочешь что-то получить, надо биться, рыдать и вопить до икоты, пока не добьешься своего. После она впадала в блаженное отупение. Как только я доставляла ей желаемое, дочь отшвыривала меня, словно использованную салфетку. Она постоянно меня унижала. Сначала малышка льстила мне, заставляя поверить, что я ей нужна, поскольку я была ее кормилицей. Когда она опустошала меня, то затихала в сытом оцепенении — без малейшего знака благодарности. Я была ее рабыней, она — моей госпожой.

Читая Винникотта, я узнала, что мать умеет распознавать разновидности плача своего ребенка. Всего их существует семь, и означают они следующее: голод, требование сменить пеленки, потребность в утешении, усталость, тревога, боль, желание спать. Что до меня, я ничего не различала. Я пыталась ее понять, но она оставалась для меня загадкой.

Оставалось только смириться со своей участью. Все время — кроме того, когда я кормила грудью, пеленала или спала, — занимала уборка. Я освобождала гостиную от раскиданных повсюду игрушек, молочных бутылочек и использованных подгузников.