Действительно ли она получала удовольствие от вашего служебного романа? — спросил меня внутренний голос. Или это была еще одни маленькая сказка из числа тех, которые ты рассказывал себе все эти годы?
Я попытался заставить умолкнуть этот голос, и через несколько мгновений мне это удалось, однако другой, пришедший ему на смену, был еще хуже. Этот голос принадлежал не кому иному, как Пиории Смиту. «Теперь я могу себе позволить не изображать всякий раз, что попал в рай, когда какой-нибудь щедрый покупатель оставляет мне пять центов чаевых». Вы понимаете эту новость, мистер Амни?
— Заткнись, малыш, — сказал я, обращаясь к пустой комнате. — На роль Габриэлля Хиттера ты не годишься. — Я отвернулся от стола Кэнди, и перед моим мысленным взором, словно какой-то марширующий оркестр из ада, прошла вереница лиц: Джордж и Глория Деммик, Пиория Смит, Билл Таггл, Верной Клейн, блондинка на миллион долларов с дешевым именем Арлин Кейн.., даже два маляра шествовали в этой процессии.
Путаница, путаница, ничего, кроме путаницы.
Опустив голову и шаркая ногами, я вошел в свой кабинет, закрыл за собой дверь и сел за стол. Смутно, сквозь закрытое окно, я слышал звуки транспорта на бульваре Сансет. Тут мне пришла в голову мысль: для некоторых прохожих там все еще было весеннее утро, настолько идеально лос-анжелесское, что где-то можно было найти такой маленький регистрационный знак, свидетельствующий, что оно может принадлежать только главному городу Калифорнии. Однако для меня все вокруг стало тусклым.., внутри и снаружи. Я внезапно вспомнил о бутылке в нижнем ящике стола, но даже наклоняться за ней показалось мне слишком трудным. Я почему-то решил, что потребуется усилие, подобное тому, какое понадобилось бы, чтобы в теннисных тапочках взобраться на Эверест.
Запах свежей краски проникал в офис. Вообще-то мне он нравился, только не в данный момент. Сейчас этот запах ассоциировался со всем, что пошло не так, как следовало, начиная с Деммиков, которые вернулись в свое голливудское бунгало, не перебрасываясь шутками, словно резиновыми шарами, включив проигрыватель на полную мощность и вызывая истерику у своего Бастера бесконечными объятиями и поцелуями. Тут мне пришло в голову с идеальной ясностью и простотой — мне казалось, что истинная правда именно так и приходит в людские головы, — возьмись какой-нибудь врач вырезать рак, убивающий лифтера Фулуайлдер-билдинга, и все станет на свое место, засияет белизной. Устрично-белой краской, которой красили маляры коридор.
Эта мысль оказалась настолько утомительной, что я опустил голову, прижал ладони к вискам, удерживая ее на месте.., или, может быть, просто стараясь, чтобы то, что находилось внутри, не вырвалось наружу и не испортило краску на стенах офиса. Так что, когда дверь неслышно открылась и кто-то вошел в комнату, я не поднял головы. Мне казалось, что для этого потребуется усилие, на которое в этот момент я не был способен.
К тому же меня охватило странное чувство — я вроде бы знал, кто сейчас войдет. Я не мог назвать имя вошедшего, но узнал его шаги. Знакомым был и одеколон, хотя я не знал, как он называется, даже если кто-то приставил бы к моей голове револьверное дуло. И по самой простой причине: никогда в жизни я не нюхал этот запах. Как могу я узнать запах, который не нюхал никогда в жизни, спросите вы? На этот вопрос я не мог дать ответ, но запах неожиданно показался мне знакомым.
Впрочем, не это было самым плохим. Хуже всего было то, что я был до смерти перепуган. Прежде мне угрожали грохочущие револьверы в руках разъяренных мужчин, и это было достаточно страшно, и кинжалы в руках не менее разъяренных женщин, что в тысячу раз хуже. Однажды меня привязали к рулю «паккарда» и поставили машину на железнодорожном пути с частым движением поездов; меня даже выбрасывали из окна третьего этажа; жизнь моя действительно была полна приключений, но ничто не пугало меня так, как запах этого одеколона и мягкие шаги по коридору.
Мне казалось, что голова моя весит по крайней мере шестьсот фунтов. — Клайд, — произнес голос, которого я никогда не слышал раньше, но сразу узнал, как свой собственный. Всего лишь одно слово — и вес моей головы увеличился до тонны.
— Убирайся отсюда, кем бы ты ни был, — ответил я, не поднимая глаз. — Контора закрыта. — И что-то заставило меня прибавить: — На ремонт.
— Плохой день, Клайд?
Мне показалось, что в этом голосе заметно сочувствие, и от этого положение стало только хуже. Кем бы ни был этот хмырь, я не нуждался в его сочувствии. Что-то подсказывало мне, что его сочувствие более опасно, чем ненависть.
— Не такой уж плохой, — отозвался я, поддерживая свою тяжелую больную голову ладонями и глядя вниз на бювар — ничего другого мне не оставалось. В верхнем левом углу был написан телефонный номер Мейвис Уэлд. Я снова и снова пробежал по нему глазами — Беверли 6—4214. Не сводить взгляда с исписанного бювара показалось неплохой мыслью. Я не знал, кем был мой гость, но видеть его мне все равно не хотелось — единственное, в чем я был по-настоящему уверен.
— Мне кажется, вы ведете себя немного неискренне.., пожалуй… — произнес голос. На этот раз я действительно ощутил в нем сочувствие, отчего мой желудок сжался в нечто похожее на дрожащий кулак, пропитанный кислотой. Я услышал скрип — он опустился в кресло для посетителей.
— Я не ведаю, что точно значит это слово, однако не стесняйтесь, говорите, — согласился я. — А теперь, когда мы обменялись любезностями, Моггинс, и вы чувствуете свою правоту, почему бы вам не встать и не выйти отсюда. Я решил взять бюллетень. Мне нетрудно сделать это, никто не будет возражать, понимаете ли, ведь здесь босс — я. Здорово иногда все получается, а?
— Пожалуй. Взгляни на меня, Клайд.
Мое сердце бешено забилось, однако голова не сдвинулась с места и глаза упрямо смотрели на Беверли 6—4214. Меня не покидала мысль — достаточно ли горяч ад для Мейвис Уэлд. Когда я заговорил, мой голос звучал спокойно. Я удивился, но одновременно почувствовал благодарность.
— Говоря по правде, я, пожалуй, возьму бюллетень но болезни на целый год. Поселюсь скорее всего в Кармелг. Буду сидеть на палубе яхты со справочником «Америкой меркьюри» на коленях и наблюдать за прибытием океанских лайнеров с Гавайских островов. — Посмотри на меня.
Мне не хотелось делать этого, но голова поднялась, будто по собственной воле. Он сидел в кресле для клиентов, там, где до него сидели Мейвис, и Ардис Макгилл, и Биг Том Хэтфилд. Даже Верной Клейн однажды сидел тут, когда принес стетографии своей внучки, обнаженной и с улыбкой, вызванной дозой наркотика. Он сидел в кресле, и на его лицо падали те же лучи калифорнийского солнца — на лицо, которое я, несомненно, видел когда-то. Последний раз меньше часа назад в зеркале своей ванной. Тогда я водил по нему бритвой «Жиллетт блю блейд».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});