У меня нет слов. Не знаю, что сказать. Может быть, потому что сказать-то нечего. Джин одевается. Моя… она смотрит на меня с улыбкой и дергает плечом.
— Видишь, как странно? Из всех желающих это досталось именно тебе. Только не надо чувствовать себя виноватым, хорошо? И гордиться тоже не надо.
Она натягивает на себя майку и курточку, не надев бюстгальтер. Я все еще не могу и слова вымолвить. Она засовывает бюстгальтер в карман куртки.
— И потом, трудно сказать… может быть, это благодаря вечеру… но все же ты с завтрашнего дня не особо заморачивайся. Мне надо было нагнать потерянное время. Согласно статистике, я отстала на четыре года. Большинство девушек делает это уже в пятнадцать лет.
Она, уже полностью одетая, стоит на ступеньках под фонарем, а я все еще застегиваю куртку. Она смеется. Уверенная в себе, спокойная, естественная.
— Надо сказать, что сегодня произошел возврат к старым ценностям. Во всяком случае, про меня точно можно так сказать.
Я догоняю ее и мы идем рядом. На этот раз — действительно в полной тишине, потому что я по-прежнему не могу вымолвить ни слова. Она, выбрав момент, проводит рукой мне по спине. Я обнимаю ее, прижимаю к себе. Так мы и идем. И я вдыхаю ее аромат. Она, Джин, еще источает запах своей первой любви. Моя. Моя. Моя.
— Знаешь, Стэп, я вот о чем подумала…
Ну, вот, так я и знал. Было слишком хорошо! А эти женщины с их размышлениями… Они способны погубить самые лучшие моменты жизни, единственные, достойные того, чтобы провести их в молчании. Я делаю вид, что мне интересно.
— О чем?
Джин кладет мне голову на плечо.
— Мне пришла в голову одна странная мысль, то есть, на самом деле, вопрос… Как ты думаешь… Интересно, а вот со времен Древнего Рима и до сегодняшнего дня на этом месте кто-нибудь делал подобное?
— Никто.
— Как ты можешь это знать?
— Что тут можно знать? Некоторые вещи надо просто чувствовать, чувствовать и все.
Джин останавливается. И смотрит на меня. Глаза у нее такие ясные. Она улыбается…
— Я уверен… никто. Поверь мне.
И тогда она снова кладет мне голову на плечо. Я ее, похоже, убедил. Может быть, тем, как я это сказал. Черт, хотел бы я в самом деле знать, был ли кто-нибудь еще в этом месте. Но это невозможно узнать. Джин продолжает:
— Тогда мы вписали свою строчку в историю… в нашу историю.
Она улыбается и целует меня в губы. Мягкая. Теплая. Полная любви. Наша история… Двадцать евро. Но на этот раз она меня сделала на все сто.
49
— Остановись здесь.
Меня не надо просить дважды. Останавливаюсь. С ходу, как она. Слава Богу, что сзади никого не было. Мой брат… Но кто его будет слушать. Если что, все можно свалить на вора. Джин быстро выходит из машины.
— Иди сюда.
— Куда?
— Да иди же за мной, сколько ты вопросов задаешь.
Мы стоим напротив моста Милвио, на маленькой площади на Лунготевере, откуда начинается виа Фламиниа, ведущая к площади Пополо. Джин бежит по мосту и останавливается посередине, перед третьим фонарем.
— Вот, здесь.
— Что?
— Третий фонарь. Есть одна легенда про этот мост, Милвио, или Молло, как его называл Белли[49].
— Ты что, будешь из себя умную строить?
— Я и есть умная! И кое-какие вещи мне известны. Например, эта. Ты будешь слушать?
— Сначала поцелуй.
— Да слушай же… это прекрасная история.
Джин отворачивается и фыркает. Я обнимаю ее со спины. Мы прижимаемся к ограде. И смотрим вдаль — туда, где виднеется следующий мост. К которому ведет корсо Франча. Взгляд мой рассеивается. Надо же, ни одного воспоминания. Может быть, призраки прошлого имеют уважение к определенным моментам? Похоже, так оно и есть. Джин дает себя поцеловать. Под нами — Тибр, темный и мрачный, течет безмолвно, только изредка слышен шум воды со стороны плотина. Мягкий свет фонаря падает на нас. Иногда волна слегка ударяет в опору моста. И тогда она бурлит, бормоча и закипая. Потом, обойдя преграду, снова успокаивается, и продолжает свой медленный путь к морю.
— Ну, будешь рассказывать?
— Это третий фонарь напротив другого моста… Видишь что на нем?
— Да… думаю, это кто-то неправильно прицепил мопед…
— Вот дурачок! Это называется «цепь влюбленных». К этой цепи прикрепляют замок, а ключ выбрасывают в Тибр.
— А потом?
— И больше не расстаются.
— Откуда берутся такие истории?
— Не знаю. Эта давняя традиция. Даже Трилусса[50] о ней рассказывает.
— Ты пользуешься тем, что я о ней не знаю.
— Нет, ты просто боишься повесить замок.
— Я ничего не боюсь.
— Это книга Амманити[51].
— Или фильм «Salvatores», это зависит от точки зрения.
— В любом случае, ты боишься.
— Я же говорю, что нет.
— Да, под тем предлогом, что у нас сейчас нет замка.
— Стой здесь и не уходи.
Через минуту я возвращаюсь. С замком в руках.
— Где ты его нашел?
— У брата. Он возит с собой замок и цепь, чтобы руль блокировать.
— Ну вот. Ты еще и замок у него стащил.
— Надо же, какая ты правильная. А ты, между прочим, еще двадцать евро мне должна.
— Ну и жмот.
— Ну и воровка!
— О чем это ты? А, ты хочешь, чтобы я тебе заплатила за замок? Давай подсчитаем общую сумму.
— Тогда ты мне слишком много должна.
— Ладно, хватит, остановимся на этом. Так как насчет замка? Будешь вешать или нет?
— Конечно, буду.
Я вешаю замок на цепь, закрываю его и вытаскиваю ключ. Держу его двумя пальцами и смотрю Джин прямо в глаза. Она смотрит на меня с недоверчивой улыбкой.
— Ну и?
Я держу ключ между указательным и большим пальцами. Он неуверенно болтается, вися над пустотой. И я отпускаю его. Он летит вниз, кружится и теряется в водах Тибра.
— Ты действительно это сделал…
Джин смотрит на меня как-то странно, задумчиво и взволнованно.
— Я же сказал тебе: я не боюсь.
Она прыгает на меня, обхватывая меня ногами, обнимает, целует и кричит от радости, она вне себя, она… она красива.
— Эй, не слишком ли много счастья? И что, эта легенда и в самом деле работает?
— Дурак!
И она с криком бежит по мосту. Навстречу ей небольшой группкой идут люди. Она срывает шляпу с самого серьезного синьора и заставляет его кружиться вместе с нею. И бежит дальше. А все остальные смеются. И шутливо толкают этого господина, а тот злится на Джин и что-то бормочет ей вслед. Я прохожу мимо них и развожу руками. Все разделяют счастье Джин. Даже тот серьезный господин, в конце концов, мне улыбается. Да, это правда: она так красива, что и других заставляет почувствовать себя чуть счастливее.