— Она подходит тебе, Пекуний, и, возможно, принесет тебе удачу.
— Если нет, то, по крайней мере, у меня будет напоминание о самом ужасном дне в моей жизни.
Он рассмеялся.
— Спасибо, Артемон. Это прекрасный подарок. Если это все, я понимаю, как ты, должно быть, занят ...
— Нет, Пекуний, не уходи. Останься. Я подумал, что ты мог бы выпить со мной немного накануне нашего отъезда. У меня здесь последнее из лучших вин, которые мы забрали с того кораблекрушения. Судя по клейму на амфоре, оно с виноградников предгорий Фалерна. Это в Италике, не так ли? Но, боюсь, все серебряные кубки уже упакованы.
Он налил из простого глиняного кувшина в две глиняные чашки. Затем демонстративно понюхал вино, прежде чем выпить, и я последовал его примеру. Как бы мало я ни разбирался в подобных вещах, даже я мог сказать, что вино было изысканным. Я с удовольствием выпил его и почувствовал, как его тепло разливается по всему телу.
Артемон снова наполнил чашки: — Возможно, это наш последний спокойный момент на довольно долгое время. Начиная с завтрашнего дня, все будет в бешеном ритме. Великие события будут разворачиваться одно за другим.
— Сколько вина ты уже выпил, Артемон?
— Хa! Ты считаешь мои слова высокопарными, не так ли? Я полагаю, для человека, который повидал столько же в мире, сколько и ты, «Гнездо Кукушки», такое невзрачное место, что невозможно представить, что в нем могло бы когда-либо зародиться что-то грандиозное или благородное.
— Я не хотел никого обидеть...
— Возможно, нам следует переименовать это место в «Гнездо Феникса». Феникс живет в чащобах Нила. Ты знал об этом? Я никогда не видел ни одной, но если такая волшебная птица где-то и существует, то это только здесь, в Египте. Феникс заканчивает свою жизнь, сгорая в огне … шокирующая смерть. Но затем он встряхивается и восстает из пепла, возрожденный, более прекрасный и блистательней, чем раньше. Он мечтательно уставился в пространство.
В каком странном настроении он находился. Как и остальные, Артемон, казалось, был воодушевлен перспективой предстоящего грандиозного приключения. Их ликование было открытым и бурным. Он был спокоен и сосредоточен, но горел желанием так же горячо. Его лицо раскраснелось, а глаза казались слегка отрешенными, как будто у него была лихорадка.
— На это стоило посмотреть! - сказал он, указывая на мое ожерелье и резко меняя тему.
— Что?
— Когда ты вырвал зуб Чилбе! Мужчины были поражены как громом. Я тоже. Никто другой не осмелился бы на такое. Ты был не просто умен и находчив. Ты был бесстрашен.
Я покачал головой: — Только потому, что ты не увидел моего страха, это не значит, что я его не чувствовал.
Он рассмеялся: — О, Пекуний, ты понятия не имеешь, насколько твое посвящение отличалось от посвящения большинства наших людей. Ритуал обычно заканчивается полным унижением посвящаемого. Человек в яме описывается, пытается выкарабкаться, кричит, умоляет и плачет, как ребенок. И наблюдающие за этим мужики смеются так сильно, что тоже описываются. Это похоже на комедию или фарс. Затем все раскрывается, человека вытаскивают из ямы, и все снова смеются, и никто не смеется сильнее, чем посвящаемый в своей пропитанной мочой набедренной повязке. Но ты, Пекуний, показал нам зрелище совсем другого рода.
Он задумчиво посмотрел на меня: — Что-то отличает тебя от остальных. Даже лучшие из них, такие как Менхеп, не могут думать дальше, чем на несколько дней вперед. Они двигаются в каком-то ступоре, управляемые самыми элементарными эмоциями и аппетитами - страхом, голодом, похотью, жаждой мести. Им нужен такой человек, как я, чтобы направлять их. Но тобой, Пекуний, кажется, управляет какая-то высшая сила, какая-то великая цель. Это потому, что ты римлянин? Римляне, они что, действительно другие? Или это что-то иное? Ты для меня загадка, Пекуний.
Я пожал плечами.
— Я скажу тебе одну вещь: никто не извлек большей пользы из твоего быстрого мышления и храбрости, чем Чилба. Этот лев полюбил тебя, Пекуний. Ты приобрел друга на всю жизнь.
— Чилба! — я рассмеялся, вспомнив нелепый наряд льва. Я тоже начал ощущать действие вина. — Что с ним будет? Вы же не оставите его на милость солдат?
— Конечно, нет. Чилба поплывет с нами.
— Лев поплывет на лодке! Это смешно …
— Действительно, смешно. Тем больше причин взять его с собой.
— А как насчет крокодила? Ты не собираешься взять с собой и это вонючее чудовище?
— Конечно, нет! Завтра, как раз перед тем, как мы отправимся в путь, я опущу доску в яму Мангобблера. Если у него есть хоть капля здравого смысла, зверь выскочит и укроется в лагуне. Надеюсь, когда придут солдаты, он загрызет любого, кто попытается раскопать зарытые сокровища.
Мы посмеялись и выпили еще по чашке вина.
— Знаешь, Пекуний, я никогда раньше не напивался с римлянином.
— А я с вожаком бандитов.
Вместо того, чтобы рассмеяться, он вдруг стал задумчивым: — Правда ли, что в Риме по закону каждый отец распоряжается жизнью и смертью своих детей?
— Да, это так.
— И на что это похоже?
— Для отца или ребенка? Я думаю, ты уже знаешь, каково это – распоряжаться жизнью и смертью других, Артемон. — Я вспомнил жалкий конец Волосатых Плеч.
— А как насчет твоего отца, Пекуний?
— Моего отца?
— Он все еще жив?
— Да, — тихо сказал я. — Он недавно вернулся в Рим. По крайней мере, я надеюсь, что он все еще жив ....