На второй день после наказания Хекки молча собрал свои вещи и перебрался в другую комнату - подальше от Атэ Хона, который смотрел на него, как на трехлапую собаку. Он не хотел жалости от своего товарища по ночным прогулкам. Это у Шена на плече всегда можно пустить слезу, потому что Шен поймет все правильно и ничего лишнего не скажет. А Атэ... разболтает потом всем, какой Хекки слабый и бесхребетный. И другие актеры начнут злословить за спиной у младшего, которому так не повезло.
Впрочем, Хекки понимал, что злословить будут в любом случае - не так часто в театре случаются подобные происшествия. Мысленно он возвел высокую стену между собой и всеми остальными танцорами. И изо всех сил старался не обращать внимания не шепотки и насмешливые взгляды. К счастью, хотя бы напрямую никто не спрашивал его о том, что именно случилось той ночью. И хвала всем богам! Пусть думают, будто непослушного нарушителя храмовых законов просто высекли. А красные узоры Хекки старательно скрывал о чужих глаз, быстро приучив себя всегда носить длинные чулки. Он, правда, очень любил ощущения от босых ног... но это была меньшая из жертв.
В новой комнате было непривычно пусто и тихо. Как и все актерские кельи, она выходила окном в сад, но с этой стороны внешняя стена совсем заросла диким плющом, и рядом не было ни одной прогулочной дорожки. Сад безмолвно взирал на комнату и ее нового хозяина, когда Хекки раздвигал затянутое бумагой окно.
И это было хорошо.
А в байки про дурную славу этой кельи Хекки не верил. Мало ли кто там когда жил и чего делал... Едва ли может случиться что-то хуже того, что уже произошло.
В первые дни он привыкал к тишине и одиночеству, которых не знал никогда. С самого рождения Хекки был окружен множеством других людей - родичей, учеников, друзей... Все они создавали вокруг плотный кокон из звуков, мыслей, желаний. Всегда приходилось с кем-то считаться и договариваться.
А теперь словно задернули занавес.
И, как это ни странно, но возможность остаться наедине с собой на сей раз оказалась для Хекки настоящим спасением. Он выходил из комнаты только на репетиции и трапезы, да еще иногда - к Шену с Заром. В остальное время ему совершенно не хотелось никого видеть.
Разве что еще Жун.
Но она опять куда-то пропала... Или не нашла его в прежней спальне, или просто уехала вместе со своим балаганом. Увы, Хекки не имел возможности узнать это наверняка, ведь всегда именно сестра приходила к нему, а не наоборот. Даже убеги он из храма - где ее искать?
Впрочем, одно такое место Хекки все же было известно - речная таверна, где они веселились в тот злополучный вечер. Жун там появлялась очень часто, и все ее знали. Она заглядывала в таверну всякий раз, когда ей особенно хотелось почувствовать себя взрослой. Там сестра не воровала еду (что было у нее в крови, как и у самого Хекки), а платила по-честному. И иногда показывала разные фокусы. Ее маленькие ловкие руки умели виртуозно извлекать самые разные вещи как будто из воздуха, а еще - жонглировать и управлять небольшой тряпичной куклой на веревочках. Кукла обычно дразнила посетителей, ругалась, хуже, чем последний портовый нищий и без зазрения совести выпрашивала у всех присутствующих 'хоть одну монеточку'. Завсегдатаи таверны щедро кидали 'монеточки' в чашку на столике Жун. Хекки видел эти представления не один раз и все время удивлялся, как это его сестре удается так оживлять бездушную игрушку...
Теперь он чувствовал себя такой куклой.
Маленькой беспомощной куклой, привязанной за веревки к храму и его служителям, к настоятелю и старшному проклятью, которое однажды окончательно лишит глупого маленького танцора его силы воли и души...
Когда слезы высохли, в душе наступил покой.
Проснувшись однажды утром от щебета птиц за раскрытым окном, Хекки дал себе слово, что ни за что не позволит красным узорам на своих ногах отнять у него свободу.
Ту свободу, которая глубже слов, шире стен, больше клятв и следов на коже.
Он дал себе слово, что до конца лета сбежит из храма.
Навсегда.
Это не так сложно, если захотеть по-настоящему.
И даже уже почти не страшно.
Но прежде... Прежде Хекки хотел увидеть, как Шен будет танцевать вместе с Заром на главном представлении в честь Дня явления Вершителя. Его лучший друг так долго ждал этого представления, этой роли... Хекки просто не мог не разделить с ним эту огромную радость.
В тот вечер он не выступал. После наказания в башне ему мягко дали понять, что какое-то время провинившемуся актеру лучше не появляться на публике. Это было обидно, но Хекки старался не подавать виду, будто скучает по сцене. Он прилежно ходил на репетиции, хотя и знал, что еще не скоро сумеет снова танцевать главные роли.
В конце концов, это было уже не важно.
Мысленно Хекки простился с жизнью в храме, танцами и своей любимой ролью Маленькой Сио.
Он ничего не стал говорить друзьям - не хотел пустых уговоров и предостережений. Конечно, побег был вопросом решенным, но Хекки опасался, что лишние слова заставят его усомниться в своей правоте. Да к тому же боялся слишком расстроить Шена, которому никак нельзя было терять самообладание накануне своего долгожданного выступления в роли Лунной Девы.
Пробираясь в зал, битком набитый зрителями, Хекки смотрел на все как будто немного сверху, со стороны - театр уже перестал занимать центр его мира. Но все же этого представления он очень ждал и заранее волновался. Ему очень хотелось, чтобы Шен Ри оказался самым лучшим, затмил даже этого выскочку Лоа, который почему-то искренне считал себя непревзойденным мастером.
Хекки внутренне усмехнулся, вспоминая, как отчаянно завидовал своему другу, когда сам еще был учеником. Тогда он даже представить себе не мог, что однажды и сам станет одним из лучших. И вскоре после этого так стремительно скатится в пропасть.
Хекки занял свое любимое место в одной из ниш театра. Довольно высоко поднятая от пола, она позволяла видеть все происходящее поверх голов остальных зрителей. Времени до начала представления было еще достаточно, и люди пребывали неспеша. Нарядные и радостные, они смеялись, живо говорили о каких-то своих, мирских делах, делились новостями и сплетнями, иногда даже обменивались подарками. Все же День явления Вершителя был одним из самых значимых в Таре.
А для Хекки он значил только одно - в этот день на алтаре обычно появляется множество невероятно вкусных подношений. В такой день маленький храмовый воришка никогда не оставался без особенного угощения. Впрочем, на сей раз он не думал о таких глупостях. Вкусной еды ему хватило в те вечера и ночи, когда он сполна вкушал своей свободы. Теперь все мысли были о другом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});