Итак, когда мы уезжали из Голспи в то утро, я узнал еще две вещи о семье Гленни: что Хорас убит кинжалом, а не застрелен, и что Морин Инджестр путешествовала по Востоку в пожилом возрасте, посетив Японию, Австралию и острова Сэндвич. Позже я узнал по почерку, что слова под посвящением написаны рукой сына Гленни.
Я был очень доволен собой, визит в Голспи оказался намного удачней, чем я предполагал. Аластер и Анжела были также счастливы. Они не нашли остальную часть дневников Донелли, но они заполучили Библию, которая стоила двадцать тысяч фунтов стерлингов.
Тот факт, что Гленни был заколот кинжалом, наталкивал на мысль об умышленном убийстве, особенно если иметь в виду постскриптум к первому письму Эсмонда: «Я прошу тебя уничтожить, или по крайней мере никому не показывать эту книгу, не только во имя нашей дружбы, но также ради твоей и моей безопасности». Угрожала ли Эсмонду чем-нибудь Секта? Была ли смерть Гленни результатом того, что он проигнорировал предупреждение Эсмонда? Была, по крайней мере, одна странность в этом убийстве: оно произошло в маленькой комнате на втором этаже. Если Гленни был убит в постели, почему же он находился в тот момент не в одной из больших спален, выходящих окнами на озеро? Мне хотелось снова войти в контакт с Эсмондом, но как ни старался я сконцентрироваться, у меня ничего не получилось.
Мы вернулись на квартиру Аластера в Лондоне в два часа дня. Была пятница – конец рабочей недели. Стояла прекрасная погода, может быть, было слишком жарко, чтобы чувствовать себя комфортабельно. Мне захотелось снова надеть летний костюм. Я продолжал думать об Эсмонде – чье тело покоилось в семейном склепе вот уже более ста лет – и мне очень захотелось как-нибудь провести в его компании целый день.
У Аластера были какие-то дела в Сити. Анжела и я съели ланч вместе. Невозможно для двух людей внезапно стать любовниками и не продолжать после этого думать друг о друге, и между нами установились теплые отношения, очень похожие на семейные узы, возникающие между мужем и женой. Я стал рассказывать ей о своих странных ощущениях, когда я как бы становлюсь Эсмондом, и в последний раз это привело к обнаружению книги Морин Инджестр. Я думал, что она найдет это интересным, возможно, удивительным, но не поверит в реальность подобного превращения. В конце концов, я очень интенсивно входил в душевный мир Эсмонда, и совершенно естественно, что временами я чувствовал так же, как он. Ее реакция поразила меня: она была озадачена и обеспокоена. Я сказал:
– Не вижу повода для волнений. Я даже нахожу это забавным.
Я начал оспаривать рационалистическую точку зрения, которой, по-моему, она должна была бы придерживаться. Она сказала, что Аластер говорил ей о том, что «чувствовал себя странно» в Голспи и обеспокоенно предположила, что, возможно, его спальню посещали призраки.
Спустя полчаса после ланча, когда я изучал рукопись романа Гленни, она сказала:
– Ты думаешь, что он хотел тебе сказать что-то?
– Кто?
– Эсмонд.
Я попытался объяснить, что я не ощущал присутствия Эсмонда, я просто видел окружающий мир его глазами, как будто я сам становился Эсмондом.
Она сказала:
– Думаю, что нам нужно позвонить доктору Кернеру.
Я сам намеревался сделать это, но позже, возможно, завтра. Я хотел провести спокойный вечер, внимательно изучить рукописи, которые мы привезли из Голспи. Анжела сказала:
– Давай я позвоню ему.
– Хорошо. Если хочешь. Десять минут спустя она сказала:
– Я пригласила его к нам на семь часов.
Около половины пятого зазвонил телефон. Анжела прикрыла рукой трубку и сказала:
– Это Анна Дункельман…
Я энергично покачал головой, показывая, что мне не хочется говорить с ней. Анжела сказала, что я вышел куда-то и буду поздно. Пока они говорили, я пошел в ванную и принял душ. Когда я вернулся минут через десять, она все еще говорила по телефону. Она повесила трубку, когда я уже переодевался в спальне.
– Эта женщина какое-то чудовище! Мне не нужно было давать ей номер своего телефона.
– Чего она хочет?
– У нее, должно быть, «второе зрение». Она сказала, что ей сообщили о том, что Кернер в Лондоне, и она не советует тебе с ним встречаться. Затем она стала распространяться о том, какой он плохой человек.
– Что же она о нем говорила?
– Разную чушь! О каких-то спорах по поводу Райха и т. п. Она сказала, что Кернер распространяет о них лживые слухи, и она намеревается подать на него в суд за клевету. Все это она сводит к тому, что ты не должен встречаться с Кернером, а если увидишься с ним, то не должен верить ни одному его слову.
Я сидел на постели, завязывая галстук. Анжела подошла и положила руку на мои влажные волосы. Я был слегка удивлен, но видя, что она вся дрожит, решил ее успокоить и обнял за талию. Она взяла мою ладонь двумя руками и прижала к своей груди. Я встал и, склонившись над ней, поцеловал ее в губы, наши тела потянулись друг к другу, и она тесней прижалась ко мне. После того, как мы поцеловались, она сказала каким-то низким изменившимся голосом:
– Это ужасно, но я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью.
– У нас вряд ли есть для этого время.
Но она уже почувствовала мою эрекцию. Она скользнула рукой в мои брюки, которые я еще не застегнул до конца, и обхватила мой вставший член. Я сунул руку ей под мини-юбку и проник через трусики в ее промежность: она была уже более чем готова для любви. Затем внезапно она вырвалась из моих объятий. Я спросил:
– Что с тобой?
Она разразилась слезами и ответила:
– Я себя ненавижу!
– Почему?
– Это все из-за той ужасной женщины. Я думаю, что она пользуется гипнозом. Когда она говорит со мной…
Я не дал ей договорить и снова прижал к себе, но уже без сексуального желания. Я успокаивал ее, говоря, что все это ее домыслы. Расспросив ее подробнее, я узнал, что фрау Дункельман рассказывала ей о каких-то сексуальных церемониях.
Анжела сказала:
– Я знаю, что все это ужасно, но мне хочется тебя соблазнить.
– Постараюсь не разочаровать тебя.
Но мы оба понимали, что любовная лихорадка прошла. Чтобы убедиться в этом, я прижал ее к постели и нежно поцеловал, затей погладил ей груди и бедра. Она расслабилась, как ребенок. Мы занялись с ней любовью, но это уже была нежная любовь семейной пары, а не эротическое безумие. Десять минут спустя раздался звонок в дверь. Я пил мартини у себя в комнате, а Анжела принимала душ в ванной.
Кернер выглядел довольно необычно: высокий, с опущенными плечами и почти совершенно лысой головой. Он сразу же напомнил мне какого-то окарикатуренного литературного персонажа, а не живого человека. Подбородок у него был слабый, а лицо какое-то неопределенное. И все же он производил впечатление немного странного, ушедшего в себя, интеллигентного человека. Голос у него был высокий, но мягкий и оказывал на собеседника гипнотическое воздействие после пятиминутной беседы с ним. Немецкий акцент у него был сильно выражен. Его серый костюм выглядел дорогим, но слегка поношенным и потрепанным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});