угодить этой женщине.
Я передвинул не тот камень.
— Когда мне было 12, мы с папой забрали его подарок для мамы на годовщину. Кулон.
Ее глаза расширились.
— Другой кулон в наборе.
Я кивнул.
— Когда мы возвращались, грузовик врезался в нашу машину и перевернул ее. Папа закрыл меня своим телом и умер.
Я — единственное солнце в мире, которое приносит тьму.
— Зак…
Я перебил ее, произнося четкие, ровные гласные.
— Но у него не было привилегии умереть мгновенно. Грабли пронзили его тело, превратив его смерть в медленное и мучительное испытание. Все это время он наблюдал за мной, его глаза становились все более красными, а лицо — все более синим.
Фэрроу вздохнула, но ничего не сказала.
Я продолжил.
— Я видел, как он теряет свою жизнь в реальном времени.
Даже сейчас я вижу, как он умирает на моих глазах. Мне не потребовалось много усилий, чтобы вызвать этот образ.
Желчь поднялась к горлу. Я сглотнул ее, заставив себя выплюнуть все остальное, что произошло.
— Из-за того, что машина опрокинулась, бензин просочился в двигатель. Им пришлось разбирать машину по частям, прежде чем они вытащили меня. Несколько часов мертвое тело отца лежало поверх моего, и его кровь капала на меня.
Фэрроу крепче сжала мою руку, побуждая меня продолжать.
— Сначала кровь лилась на меня, как поток. Но, в конце концов, она замедлилась до капель, время от времени брызгая мне на лицо. Я даже не помню последних слов отца. — Я сглотнул, зажмурив глаза, зная, что это не сотрет воспоминания, но желая этого. — В тот день шел дождь. Было так холодно, что папа, наверное, почувствовал это в своих костях, когда делал последний вдох.
Воздух с шумом покинул ее легкие.
Я знал, что она жалеет меня. Как и большинство людей. Именно поэтому я отказывался кому-либо рассказывать об этом. Даже психотерапевту, к которому меня отправила Селеста Айи, пока мне не исполнилось шестнадцать.
Даже Ромео и Оливер узнали о случившемся только из СМИ и от мамы.
Фэрроу прошептала, не отпуская моей руки:
— Водитель был пьян?
— Нет. — Я откинул голову на подголовник, вода просачивалась в мое тело сквозь промокшую одежду. — Это самое ужасное. Он вовсе не был пьян. Он не был злодеем. Просто переутомленный отец пятерых детей, который потянулся за кофе в подстаканник и потерял контроль над машиной.
Большой палец Фэрроу поглаживал тыльную сторону моей руки, совершая крошечные круговые движения.
Я сжал свободную руку в кулак, впиваясь ногтями в ладонь.
— Он превысил скорость, чтобы пораньше закончить последнюю работу. У его ребенка был сольный концерт. Он сразу же признал свою вину. А потом написал нам письмо с извинениями.
Мне пришло в голову, что Фэрроу тоже потеряла отца в результате несчастного случая. Я взглянул на нее, гадая, подействует ли на нее известие о смерти отца.
Я сразу же нашел ответ.
Ее глаза были прикованы ко мне, ее внимание было сосредоточено только на мне.
Я выпятил нижнюю губу.
— Дело так и не дошло до суда — он пошел на сделку с признанием вины. Его жене дали быстрый развод, чтобы она могла жить дальше и найти кого-то другого, кто позаботится о семье. Моя мать до сих пор платит за обучение детей.
Фэр спрятала лицо в ладонях.
— Господи.
Мне было интересно, изменило ли это ее отношение к Констанс.
При всех ее отрицательных чертах — а их было немало — мама не была ужасным человеком. Просто она глубоко заблуждалась, была скована горем и пыталась существовать без полного контроля над каждым аспектом своей и моей жизни.
— Я остался со всей этой яростью, и мне не на кого было ее направить. — Я уставился на свои колени. — И тогда я превратил свою ярость в чувство вины.
Я никогда раньше не говорил этих слов никому. Или вслух, если уж на то пошло. Правда о них пронзила мою грудь, как пуля.
Я так долго ничего не чувствовал, что с тех пор, как в моей жизни появилась Фэрроу, у меня началась сенсорная перегрузка. Она была живым доказательством того, что ангелы существуют в аду.
— Мне так жаль. — Ее голос проникал в мои уши, успокаивая там, где я горел. — Мне жаль, что мир был так жесток к тебе. И мне жаль, что тебе пришлось пережить это в одиночку. — Ее пальцы переплелись с моими. — Больше всего мне жаль, что никто не научил тебя, что можно не быть в порядке. Исцеление — это как плавание по воде. Ты тонешь так же часто, как и плывешь. Тебе нужно плечо, чтобы поплакать, Зак. А не невеста.
— Кстати, о моей невесте… — Я разжал наши пальцы, все еще не привыкший к столь частым прикосновениям. — Что произошло сегодня вечером…
— Это не мое дело, — закончила за меня Фэрроу. — Мы заключили сделку. Я знаю, что ты помолвлен. Я должна была…
— Дай мне закончить. — Я повернулся к ней лицом. — Я планировал все это для тебя сегодня вечером. Ужин. Свечи. Цветы… Все эти досадные вещи, которые бывают в фильмах.
— Ты смотришь романтические фильмы? — Она выглядела неубежденной.
— Невольно. И только для того, чтобы придумать, как заставить тебя чувствовать себя… непривычно. — Я усмехнулся. — То, что у нас клинические условия, не означает, что ты должна чувствовать себя невостребованной. — Я сделал паузу. — Оливер дал мне список.
Она поджала губы, но хихиканье проскользнуло мимо.
— Что ты смотрел?
— Ужасные вещи. — Я вытер рукав, заставив ее смеяться еще сильнее. — «Когда Гарри встретил Салли» — полный отстой.
— Это классика, — возразила Фэрроу. — Что в ней не так?
— На мой взгляд, два человека с такими неудачными прическами не должны иметь потомства. Из этого может выйти только плохое.
Она откинула голову назад, рассмеявшись.
— Что еще ты ненавидишь?
— Титаник. — В той двери было место, Фэрроу. На самом деле, там было место для троих, если бы они плотно прижались друг к другу.
Машина сотрясалась от ее смеха.
Я не понимал, почему. Я не находил факты смешными.
В перерывах между смехом ей удавалось махать руками.
— Продолжай.
Я вздохнул.
— "Грязные танцы" должны называться "Жуткие танцы" — Суэйзи был значительно старше ее. А "Назови меня своим именем" — это, по сути, "Американский пирог", но с персиком. Слушай, дело в том, что я прошел через крайний дискомфорт, чтобы извиниться за твой день рождения.
Ее улыбка была ослепительной, такой большой, что согревала мою кожу.
— Ты приготовил для меня ужин?
— Все твои любимые блюда.
— И купил розы и свечи?
— Это