Читать интересную книгу Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир - Борис Джонсон

Еще шумит клуб The Colony Room, но теперь он соседствует с клубом Groucho и десятками других заведений с шикарными сортирами — в этих заведениях сидят люди творческих профессий: рекламщики, медийщики, пиарщики, телевизионщики, киношники и тому подобные. Есть масса причин, почему Лондон стал одним из важнейших мировых центров для этих «творческих, культурных и медийных» профессий.

Среди причин можно упомянуть английский язык, близость динамичного финансового сектора и связанных с ним юридических и бухгалтерских служб с их бездонными потребностями в творческих работниках разных направлений. Можно упомянуть тесные связи Лондона с ЕС и США. А еще надо упомянуть один конкретный вид искусства — тот, который, как ни один другой, будит эмоции, создает атмосферу, порождает настроение — через чувство сопричастности. Один вид искусства, как никакой другой, способствует тому, что город считают «модным». Этот вид искусства — музыка, а если ваш город любят за музыку, то и представители всех прочих сфер культуры тоже всегда будут рваться сюда.

В Лондоне больше заведений с «живой» музыкой, чем в любом другом городе мира, — около четырехсот, — и каждый вечер в Лондоне происходит больше интересного, чем где-либо еще. В 1960-е Лондон стал рок-н-ролльной столицей мира, и Кит Ричардс — как движущая сила группы Rolling Stones — сделал огромный вклад в это. Так заслужил он рыцарский титул? Конечно, заслужил — но это как минимум.

Мидленд-Гранд-отель

Я знаю, что моя сотрапезница неизбежно опоздает — значит, у меня в запасе куча времени, чтобы изучить ресторан и его персонал. Что за шикарное место этот ресторан! Целых три блондинки принимают у меня из рук велосипедный шлем и рюкзак и провожают меня за довольно тихий столик, где я падаю на стул и осматриваюсь по сторонам.

Стены богатого горчично-желтого цвета, насыщенного изысканного оттенка, который удачно оттеняет золото буковых листьев в завитках капителей, венчающих стройные мраморные колонны. Потолок — буйство витых и спиральных узоров, как на каком-то безумном свадебном торте, да и все помещение плывет перед глазами, будто я смотрю на него уже пьяными глазами.

Моей приятельницы по-прежнему нет, но настроение мое улучшается: компания подвыпивших айтишников, обмывающих какой-то контракт, присылает мне в подарок бокал вина. А когда она наконец появляется, я уже так разогрелся, что готов съесть все что угодно из здешнего меню. Я не ресторанный критик, но скажу — как скоро выяснится, здесь шикарный харч.

Нам почему-то приносят небольшой керамический супник с чем-то желтым. Это суп? Или мусс? Трудно сказать, то ли это что-то из томатов, то ли ванильное мороженое, то ли смесь того и другого. Но примерно час спустя мы уже направляемся к выходу в довольно приподнятом настроении, а там нас подстерегает человек по имени Тамир. Он хочет устроить нам экскурсию по отелю. Он все время повторяет, что этот отель — просто фантастическое место и что скоро мы сможем сами в этом убедиться.

Мы поднимаемся по двойной лестнице, витой, как структура ДНК, проходим мимо символических викторианских картин, где изображены сидящие женщины в классических туниках с названиями вроде «Трудолюбие» и «Терпение». Стены выкрашены в благородный красный цвет с набивным рисунком в виде золотых королевских лилий ручной работы. Теплый дуб перил отсвечивает лаком. Толстый ковер с густым ворсом прижат к ступеням блестящими медными прутами. Тамир хочет показать нам люксовый номер, он связывается по радио с портье, чтобы узнать, свободен ли он, а мы тем временем даем волю фантазии — какую роскошь мы там увидим. Шкаф для одежды в виде комнаты? Джакузи? Увы, те, кто снял этот номер, в данную минуту используют его на всю катушку — и разве кто-то их осудит?

Поэтому мы идем дальше через помещение, которое называется «дамская курительная комната» — это название она, оказывается, получила в 1902 году в знак признания заслуг суфражисток. Своими великолепными внутренними арками она отдаленно напоминает Большую мечеть в Кордове, а потом мы оказываемся на балконе и вдыхаем аромат Юстон-роуд. Я смотрю на поток машин, с удовлетворением отмечаю, что он движется без задержек, потом смотрю на само здание, вверх, на зубчатые башни отеля, на чердачные окошки на крутой черепичной крыше, похожие на пушечные порты военного корабля, на конические крыши башен, похожие на колпак звездочета. Того и гляди, вылетит фея Динь-Динь или даже появится Дамблдор. Все это выглядит так, будто спроектировать привокзальный отель пригласили баварского короля Людвига, а он разрывался между венецианским Дворцом дожей и Большим дворцом в Брюсселе. Получилась фантазия на тему викторианской готики из ветчинно-розового кирпича, и история этого отеля — это история Лондона за последние 140 лет.

Мы здесь не затем, чтобы просто поесть. Мы — исследователи, изучающие славную историю здания, которое помнит подъем, упадок и новый всплеск веры города в себя. Когда в 2011 году Мидленд-Гранд-отель был вновь открыт под именем Millennium Hotel с люксовыми апартаментами на верхних этажах, все признали, что это шедевр реставрации, который наконец отдал должное идеям его создателя, Джорджа Гилберта Скотта. Это вообще чудо, что здание сохранилось. В течение всей моей жизни, да и большей части XX века, оно было закрыто, покинуто, осмеяно и заброшено, а в 1966 году его собрались снести.

Когда Мидленд-Гранд-отель только открылся в 1873 году, он задумывался как последнее слово искусства — вершина всего, что сделано в этой области, самый шикарный из лондонских привокзальных отелей. В люксовых номерах стояли рояли, на полу — аксминстерские ковры. Специальные лифты с ручным приводом доставляли в номера верхнюю одежду и багаж. Имелся винный погреб, оснащенный даже разливочным цехом, и прачечная — стиралось, сушилось и гладилось 3000 комплектов постельного белья каждый день, а грязные простыни спускали вниз по специальному трубопроводу. После его открытия журнал Builder сообщал, что «все здание украшено самым изысканным и роскошным образом — явно без оглядки на затраты».

Сын священника из Бакингемшира, Джордж Гилберт Скотт (1811–1878) был звездой архитектуры — как Ричард Роджерс или Норман Фостер в свое время — и ярым приверженцем готической идеи. Это был не просто отель. Каждая декоративная панель, каждый шпиль и завиток, всякий бесполезный элемент декоративной избыточности слал сигнал, который гласил: «Вот мы какие. Вот мы какие, лондонцы Викторианской эпохи. Так мы строим наши привокзальные отели — а представьте себе, как мы строим наши парламенты и дворцы!»

Эта формула, казалось, работала пару десятилетий. Мидленд-Гранд-отель стал излюбленным пристанищем в Лондоне для производителей столовой посуды из Шеффилда, торговцев шерстью из Вест-Райдинга и кораблестроителей Клайдсайда, которых ублажали все лучше и лучше. В 1880-х появилось электрическое освещение. Когда постояльцы пожаловались на шум гужевого транспорта, отель оплатил переделку дороги, и ее вымостили деревянными блоками на подложке из резины. В 1899 году были установлены одни из первых в городе вращающиеся двери, и хотя номера с ванной можно было пересчитать по пальцам (такие хватило ума оборудовать в отеле Savoy), место это процветало вплоть до Первой мировой войны.

Тогда, 17 февраля 1918 года, билетные кассы со сводчатым куполом — как в соборе — взорвало бомбой с немецкого самолета. Взрывом убило двадцать человек и многих ранило. Но настоящий гром апокалипсиса прогремел в 1921 году. Пришли более суровые времена. Управление железными дорогами перешло к государству, настал период рационализации. Было решено, что направления, которые обслуживала станция «Сент-Панкрас» — на Глазго, Манчестер, Шеффилд, Лидс и Ноттингем, — может с тем же успехом обслуживать станция «Юстон». Мидленд-Гранд-отелю стало не хватать клиентуры. Его великолепие постепенно угасало. К 1930 году этот район стал небезопасен — у члена австралийской команды по крикету украли багаж. Художник Пол Нэш в своих воспоминаниях написал, как в начале 1930-х ему здесь испоганили вечер: когда он сидел в тишине, радио было сломано, и ему принесли кофе — «такой гадости я в жизни не пробовал».

В 1934 году председатель правления LMS (железной дороги Лондона, Мидленда и Шотландии) сэр Джошуа Стэмп уже вслух рассуждал о том, чтобы снести этот шедевр. Это был остов корабля — досадное напоминание о викторианских претензиях, — который не вписывался в рынок. «Будет ли верхом вандализма снести его?» — спрашивал он с надеждой на одном из приемов. В 1935 году отель закрыли, и формально здание стало офисом железнодорожной компании. Но на практике содержание здания обходилось так дорого, что половину помещений заперли и бросили.

Через забитые досками двери иногда влезали дети, они поднимались по лестницам, по покрытым сажей коврам, и видели изображения напыщенных викторианских женщин, все также глядящих на Лондон, который не оправдал их надежд в плане трудолюбия и терпения. Историк архитектуры Марк Жируар вспоминал, как он попал в здание в 1950 году и обнаружил грязные пустые комнаты и лестницу, которая привела его на крышу западной башни, откуда открывался замечательный вид на Лондон. К 1960-м годам электрифицировали главную ветку железной дороги по западному побережью — и большую часть поездов перенаправили на станцию «Юстон». Станция «Сент-Панкрас» совсем утратила значение, и в 1966 году компания British Rail («Британские железные дороги») направила злополучный запрос правительству с просьбой «одобрить необходимые меры» и разрешить снос творения Джорджа Гилберта Скотта.