Я по-прежнему старалась не смотреть на завитки волос у него внизу живота и спросила, когда его волосы поседели, произошло ли это в один момент и не наркотик ли, который Шура в тот момент изучал, был тому причиной.
— Я начал седеть в возрасте тридцати лет.
— В тридцать лет! Боже мой. Была ли конкретная причина — может быть, какой-нибудь шок?
— Нет, никакого шока. И наркотик тут тоже ни при чем. В то время я еще работал на Dole и не приступил к собственным исследованиям.
— Твои волосы прекрасны, и я уверена, что тебе об этом хорошо известно.
На этот раз Шура широко улыбнулся и сказал:
— Благодарю тебя. Мои волосы говорят тебе спасибо. У меня есть лишь одна теория касательно причин моей столь ранней седины. Подозреваю, я бессознательно готовил себя к участи безобидного старого профессора, который иногда может на что-нибудь сгодиться, если заниматься такой работой, какой занимаюсь я. И публиковать то, что публикую я. Звучит разумно, как думаешь?
— Ну, это потрясающая теория, но, мне кажется, с ней ты промахнулся. Ты вовсе не выглядишь безобидным. На самом деле ты похож на воплощение архетипа алхимика или сумасшедшего ученого. Боже мой! Ты идеально подходишь для роли сумасшедшего ученого! — я снова рассмеялась и подумала, что совершенно счастлива и не могу в это поверить. Лежать раздетой рядом с этим глотком свежего воздуха — вот это да! — рядом с самыми восхитительными стройными мужскими ногами из всех, что мне доводилось видеть, и самыми эротичными на свете предплечьями, а он влюблен в девчонку из Германии, и это не имеет значения.
— Элис, — сказал он.
— Да, сэр?
— Ты очень красивая женщина.
— Ты сам довольно привлекателен.
— Все, что я могу тебе предложить, — это правду. Я всегда буду говорить тебе одну лишь правду — о своих чувствах, о том, что я думаю, и обо всем остальном, что должен буду тебе сказать.
Я потянулась к Шуре, коснулась его щеки и сказала: «Спасибо».
Я не чувствовала ни малейших сомнений и ничуть не колебалась. У меня было такое ощущение, что все происходит так, как должно происходить. Это ощущение перерастало почти в уверенность, словно эта часть сценария была написана много лет назад и по-другому сыграть ее было невозможно. Прямо сейчас я не хотела ничего менять. Завтра не существовало, как не существовало в данный момент Урсулы.
Нашлось так много причин, чтобы быть с ним. Его острый, ясный ум, почти осязаемая жажда идей, жажда знания, волнение, с которым он искал новых переживаний и новых мыслей об известных вещах. Печаль, вызванная недавней утратой, и неясность в отношениях с Урсулой скрывали что-то еще, таившееся в глубине его души, — это было нечто смеющееся, сияющее, жаждущее жизни, стремящееся к бытию. Его темная сторона — ее я пока не увидела.
Теперь, подумалось мне, я узнаю этого мужчину с другой стороны. Шура провел пальцем по линии моего бедра. Мы все еще были отделены друг от друга расстоянием около фута, и оба подпирали голову рукой. Спешки не намечалось. Никакой спешки.
Легкие прикосновения продвигались все выше и остановились у меня за ухом. Потом, очень нежно, Шура положил ладонь мне на волосы и придвинулся ко мне. Его губы приникли к моим, готовым к поцелую, его язык встретился с моим; я ощущала вкус вина и вкус Шуры. Его губы не отпускали меня. Шура убрал руку с моих волос, и я почувствовала, как его ладонь, задержавшись у меня на груди, уверенно заскользила вниз, словно рука гончара, вылепливающего из глины вазу.
Эта рука контролировала ситуацию. Она исследовала мое тело и была настойчивой. Внезапно я почувствовала себя уязвимой: я знала, что Шуре известно о том, что мое тело откликнулось на его ласки, знала, что он улавливает мое желание, позволив себе открыться навстречу моей гордости, моей тяге к нему и всем вопросам, которые я не успела еще задать. Я чувствовала его дыхание у себя на носу и губах.
Я открыла глаза и увидела прямой, ясный взгляд Шуры, выдержала его мгновение и потом закрыла глаза снова.
Мое тело сжималось, и я слышала, как дыхание Шуры участилось, а когда фиолетовый ирис вдруг раскрыл свои лепестки у меня перед закрытыми глазами, я услышала, как Шура кричит вместе со мной, затем его рука, словно благословляя, легла на мой лобок.
Через секунду я открыла глаза, коснулась головы Шуры, лежавшей у меня на животе и сказала: «Знаешь, впервые кто-то проделал со мной такое — я хочу сказать, таким способом. Какая у вас замечательная рука, доктор Бородин!»
Шура поднял голову и сказал: «Ну, я не думаю, что нужно ограничивать себя одной или двумя частями тела, когда занимаешься любовью, не так ли? И — должен сказать тебе, по крайней мере, сейчас, — другой способ, обычный, — в общем, я чувствую, что должен сохранить его для Урсулы. Я знаю, это покажется несколько глупым, но, чтобы войти в тело женщины, мне требуется достичь с ней какой-то степени близости, и пока эта близость должна принадлежать ей, по крайней мере, какое-то время».
— О, — протянула я, подумав, что за странный способ сохранять верность, если не преданность. — Я понимаю, я понимаю.
Я села, тряхнула головой, чтобы расправить волосы, после чего пробормотала «с твоего разрешения» и наклонилась над Шурой.
Я углядела длинный завивающийся белый волосок у него в паху, крикнула «ага!» и вытянула его во всю длину. Шура посмотрел на мои пальцы, зажавшие волосок, и спросил, почему я подняла такой шум.
— Только посмотрите на это! Спорю, ты никогда не утруждал себя и не смотрел сюда, чтобы проверить, нет ли здесь седины, разве я не права?
— Должен признать, мне и в голову не приходило это делать.
Я посмеялась, отпустила волосок, чтобы он вернулся на свое место, и снова склонилась над телом Шуры. Я слышала, как он задышал тяжелее обычного и откинул голову назад. Один раз я открыла свои затуманенные глаза и увидела его руку на подушке с распростертыми, словно в агонии, пальцами. Закрывая глаза, я заметила, как рука стиснула подушку — пальцы цвета слоновой кости в мерцании огня в камине.
Когда настал тот самый момент, из горла Шуры вырвался хрип, как будто он закончил какую-то странную, изматывающую битву. Я медленно оторвала от него свои губы. Прямо через Шуру я потянулась за одеялом и накрыла им нас обоих. Резким шепотом Шура сказал: «У меня это было так давно. Так давно».
— У меня тоже, — честно ответила я. Какое-то время я лежала молча, положив голову на плечо Шуры. Я знала, что сейчас буду должна сказать слова о том, что я не могла удержать внутри себя; просто так должно и быть.
Я обратилась к Шуре: «Я должна кое-что тебе сказать. Только не пугайся. Ты обещал говорить мне правду, и собираюсь сделать то же самое. Пожалуйста, не отвечай мне сразу, я знаю, что сейчас у тебя нет ответа».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});