— Нет, не припомню, что мне доводилось видеть ее. А что?
— Она довольно необычна. Она сплетена из очень, очень прочного шелка, настолько прочного, что во время Второй мировой войны ее использовали для изготовления перекрестья в орудийных прицелах. Ты знала об этом?
— Нет, — ответила я, — не знала.
Я наблюдала за Шурой, пока он рассказывал, как проверить — принадлежит ли эта паутина «черной вдове» или нет. Надо было натянуть одну из нитей пальцем: если она отскакивала назад, как будто эластичная, значит, это была паутина «черной вдовы». Тело Шуры было расслабленным, длинные ноги вытянуты на мате. Я вспомнила удивительный запах его подмышек, запах травы и чего-то похожего на запах гвоздик.
Возможно, бархатцы. Не гвоздики. Бархатцы. У скольких еще мужчин на планете так пахнут подмышки? В этом прекрасном создании нет ничего, что бы мне не нравилось. Во всяком случае, пока.
Должно быть, я улыбнулась, потому что Шура замолчал и вопросительно посмотрел на меня.
— Извини, — сказала я, — я слушала тебя, но внезапно вспомнила кое-что приятное.
Я ждала, что он спросит меня об этом воспоминании, но вместо этого он поднялся и пошел на кухню. Я тоже встала с чашкой в руке. Не произнося ни слова, он налил нам обоим кофе, я добавила себе сахар. Кода мы вернулись в нашу крепость из подушек, я почувствовала перемену. Что-то изменилось.
Какое-то время Шура молчал, очевидно, сосредоточившись на своей чашке с кофе. Потом поднял голову и посмотрел прямо на меня, без улыбки. Я не нарушала молчания и ждала.
— Элис, я должен кое-что тебе сказать. Будет лучше, если я скажу это сейчас. Помнишь, я обещал тебе всегда говорить правду, какой бы горькой она ни была. Я не привык делать это; я не выработал привычки говорить правду в отношениях с другими людьми, может быть, потому, что обычно мне казалось, что будет добрее удержать свои чувства при себе. В любом случае, речь идет о негативных эмоциях. Думаю, у меня есть склонность быть резким, и люди могут обидеться. Даже самые близкие друзья говорили мне, что у меня жестокий язык… — Шура замолчал.
Оro, Боже мой, ты собираешься мне сказать? Лучше приготовиться к чему-нибудь плохому. О, пожалуйста, пусть все не будет слишком плохо, пожалуйста. Я люблю тебя.
Шура продолжил:
— Не так давно я решил — принял решение — быть самим собой и говорить то, что я думаю и чувствую. Тот, кто не может согласиться с этим решением и быть таким же открытым и честным со мной… — он наклонился вперед. — У меня есть дело, которым я хочу заниматься — должен заниматься — и я не знаю, сколько времени у меня еще осталось. Я больше не хочу тратить ни лишнего времени, ни сил на людей, играющих в игры или добивающихся своего всеми правдами и неправдами. Только не на этом этапе моей жизни».
В его голосе звучала горечь.
Он говорит об Урсуле?
Я мягко сказала: «Да».
Да, я с тобой согласна. Да, говорить правду. Да — твоим прекрасным большим рукам, умелым пальцам и всему тебе. Что ты пытаешься мне сказать?
Шура глубоко вдохнул, потом сказал: «Вчера вечером, еще до того, как я пришел сюда, мне звонила Урсула из Германии. Видимо, она сможет — она приедет ко мне на какое-то время. Завтра я еду встречать ее в аэропорт».
Он посмотрел в окно, затем снова перевел взгляд на меня.
— Я не знаю, как долго она пробудет у меня на этот раз. Она никогда не говорит мне точно, и я не могу здесь ничего рассчитывать; обычно я слышу что-нибудь вроде «может быть, я смогу остаться на неделю или на две», или она просто говорит «не знаю», потому что сроки ее отсутствия дома зависят от того, насколько мирится с ситуацией Дольф, или отчего-нибудь другого, что также трудно предсказать. Она необыкновенно мягкий, добрый человек и не выносит причинять боль кому бы то ни было. Поэтому я просто должен сохранять терпение и позволить ей действовать по-своему.
Я отпила немного кофе, потому что во рту у меня вдруг пересохло.
— В общем, все, что я могу тебе сказать, это то, что она приезжает и будет жить у меня неделю или пару недель, или, возможно, на этот раз она действительно останется со мной навсегда. Я просто не знаю.
У меня за спиной были годы тренировки, когда я училась сохранять спокойное выражение лица в критической ситуации и не допускать, чтобы голос дрожал. Я постаралась расслабиться, чтобы горло не перехватило, и лишь потом заговорила.
— Спасибо, что сказал это мне, Шура. Не знаю, что и ответить, но только удачи я тебе не пожелаю. Честно говоря, я желаю удачи себе, потому что я бы очень Хотела быть с тобой, как я
и говорила тебе вчера ночью.
На самом деле я сказала, что влюблена, но не было необходимости повторять эти слова сейчас; если захочет, сам вспомнит.
— Элис, я хочу, чтобы ты это услышала. Мне нравится быть с тобой. Очень, очень нравится. Прошлая ночь… прошлая ночь была… это был великолепный подарок. Мне очень было нужно то, что ты мне дала. Меньше всего на свете я хотел бы как-нибудь обидеть тебя. Я просто понятия не имею, что случится, и понимаю, что все это очень несправедливо по отношению к тебе. Но я не могу ничего сделать, чтобы облегчить ситуацию. Для себя или для тебя.
Я не могла позволить ему продолжать в том же духе, так что я прервала Шуру:
— Нет, нет. Пожалуйста, не делай этого. Я хочу сказать, не пытайся оберегать меня от боли. Если бы я действительно боялась, боялась душевных страданий, вчера я не попросила бы тебя остаться. Не прогоняй меня из своей жизни, пока не поймешь, что должен это сделать, пока точно не узнаешь, что она в самом деле собирается остаться. Обещаю тебе, если все так и произойдет, я тихо уйду в сторону. До тех пор, поверь мне, я выдержу все, что бы ни случилось. Ты знаешь, я действительно сильная.
Моя рука легла ему на колено, он накрыл ее своей.
— Я была бы тебе очень благодарна, — продолжила я, — если бы ты дал мне знать, что происходит — сразу после того, как вы сами с ней что-нибудь решите. Не мог бы ты позвонить мне и быстро все сказать, чтобы я не тратила слишком много времени, гадая, что да как. Ты не против?
Шура поймал мой взгляд, его глаза потемнели, в них читалось напряжение: «Обещаю тебе позвонить сразу, как только пойму, как складывается ситуация. Безусловно, я не оставлю тебя в неизвестности».
У порога Шура еще раз посмотрел на меня, затем обнял и приподнял в воздух. Его губы прижались к моим, и я забылась на миг, чувствуя его вкус, его губы, прикосновение которых было уже таким до боли знакомым. Наконец, он опустил меня на пол и какое-то мгновение держал в вытянутых руках. Его глаза скользили по моему лицу и телу, словно стараясь запомнить. Напоследок он прошептал: «Спасибо, малышка».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});