Но, каковы бы ни были причины появления пернатых обитателей рощ на мачтах «Санта-Марии» матросы успокоились и развеселились. Ни один самый блестящий оркестр не смог бы доставить знатокам музыки такую глубокую и полную радость, какую испытывали простые моряки, прислушиваясь к щебету маленьких певцов. А когда они уснули, благодарные люди старались ничем не тревожить их покой.
С восходом солнца пичужки защебетали еще веселее, а потом разом снялись с матч и полетели на юго-запад.
В тот день с утра был полный штиль, затем подул ветер, но такой слабый, что каравеллы с трудом продвигались через сплошные скопления водорослей, придававших океану сходство с заливным лугом. Появилось встречное западное течение, а к вечеру Санчо пробрался к адмиралу с новым тревожным известием.
— Матросы вбили себе в голову еще одну дурь, сеньор адмирал! — докладывал он. — Да такую чудную, что сразу видно — они больше верят в чудеса, чем в самого бога! Мартин Мартинес, философ непревзойденный, когда хочет нагнать на себя и на других людей страх, теперь ходит и трезвонит, будто на дне этого моря полным-полно затонувших островов, будто водорослей, которых, по правде говоря, и так хоть отбавляй, дальше начнет попадаться еще больше, пока каравеллы совсем не застрянут в них и уж тогда не смогут двинуться ни назад, ни вперед!
— И люди этим глупостям верят? — спросил Колумб.
— Верят, сеньор дон адмирал, потому что гораздо легче найти таких, кто готов уверовать в любую нелепицу, чем хотя бы одного, кто верит только в истину. К тому же матросы удручены: последние дни нам не везет. Они думают, что это козни нечистого, который, надо полагать, не желает, чтобы ваша милость насаждала христианскую веру во владениях великого хана, а потому преграждает нам путь в Катай. Безветрие тревожит моряков, и даже про бедных птичек они говорят, будто их послал сам дьявол, чтобы завести нас туда, откуда мы уже не выберемся. Некоторые говорят, что скоро мы сядем на мель, да так и останемся навсегда посреди океана!
— Ступай и прикажи готовиться к промерам глубины. Я докажу им, что они ошибаются. И пусть все соберутся на палубе, чтобы каждый сам убедился в своей глупости!
— Ну, видите, друзья? — спросил Колумб. — До мелей, которых вы так опасаетесь, более двухсот саженей, линя не хватило; значит, море здесь еще глубже! А вон — глядите! Видите кита? Он только что выбросил фонтан воды! Вы же знаете, что эти животные появляются только вблизи больших островов или материков!
Колумб не выдумывал — в те времена действительно так полагали. Появление кита пришлось весьма кстати: матросы охотно поверили адмиралу, сославшемуся на знакомую им примету.
Теперь-то мы знаем, что киты заходят в эту часть океана, потому что здесь, среди водорослей, они могут сытно кормиться; недаром лучшим местом для китобойного промысла до последнего времени считалась так называемая ложнобразильская отмель, расположенная почти посредине Атлантики. Короче говоря, все эти связанные с привычками птиц и животных приметы, в которых свято верили не только простыв участники великого плавания, но и сам Колумб, на самом деле означали очень мало! Но что было спрашивать с мореплавателей той эпохи, только-только начинавших удаляться от берегов и совершенно не знакомых с тайнами открытого океана!
Несмотря на мимолетные вспышки радости и надежды, моряков продолжали томить сомнения и страх. Те, кто возмущался с первых дней плавания, теперь пользовались малейшей возможностью, чтобы разжечь всеобщее недовольство. Поэтому утром в субботу 22 сентября, когда солнце снова взошло над неподвижными, застывшими водами, многие матросы собрались на палубе и решили еще раз потребовать от адмирала, чтобы он повернул каравеллы назад, на восток.
— Сотни лиг мы шли попутным ветром, не зная дороги! — кричали они. — А теперь зашли в такое место, где ветра совсем не бывает! Здесь мы навеки застрянем среди морской травы или сядем на какой-нибудь затонувший остров и все погибнем от голода и жажды!
Такого рода рассуждения были весьма характерны для той эпохи, когда даже самым образованным людям приходилось с огромным трудом продираться сквозь заросли дремучего невежества, суеверий и предрассудков. Во что только люди не верили! В бога и чудеса, в дьявола и его козни, и любое явление объясняли вмешательством добрых сил — если дела шли хорошо, или пакостями нечистого — если их преследовали неудачи.
Но, к счастью для экспедиции, как раз в это время с юго-запада подул свежий ветерок, позволивший каравеллам двинуться вперед сквозь скопления водорослей, которые внушали ужас матросам. Прежде всего надо было выбраться на чистую воду, поэтому флотилия свернула в первый же достаточно широкий просвет между нескончаемыми полями морских трав, и, лишь когда они остались позади, суда легли на желаемый курс, насколько это позволял ветер.
Колумб считал, что они идут на запад-северо-запад, хотя в действительности сейчас каравеллы держались ближе к тому курсу, которым он хотел идти, когда вел их по компасу, и с которого сбился из-за отклонения магнитной стрелки. Одно это обстоятельство уже доказывает, что Колумб верил в свою теорию смещения Полярной звезды, ибо вряд ли он вел бы свои каравеллы в течение многих дней при попутном ветре курсом на запад полтора румба к югу, если бы знал, куда идет. Но он именно так и сделал и продолжал вести свою флотилию по компасу, не доверяя Полярной звезде, хотя самым сильным его желанием было плыть прямо на запад. Теперь же ветер заставил его взять на полрумба севернее и двигаться в направлении, близком к западному, однако сам Колумб и все его спутники думали, что отклонились от желаемого курса к северу почти на два румба.
Впрочем, что значили все эти изменения по сравнению с той властью, которую адмирал вновь обрел над своими людьми, когда ветер переменился и каравеллы вышли наконец из моря плавучих трав! Во-первых, матросы убедились, что и здесь ветер меняет направление, а во вторых — что, несмотря на водоросли, океан остается вполне проходимым для судов. Поэтому, хотя ветер был вполне благоприятным для возвращения к Канарским островам, об этом никто больше даже не заикался. Но все мы таковы: из кожи лезем вон, чтобы добиться недостижимого, и с пренебрежением отворачиваемся от того, что само дается в руки. Словом, настроение команды было так же непостоянно и переменчиво, как ветер.
Так миновала суббота, и на закате каравеллы снова очутились среди густых водорослей. С рассветом следующего дня ветер заставил их отклониться по компасу на северо-запад, хотя в действительности они шли курсом на северо-запад от полутора до полрумба западнее. Снова прилетали многочисленные птицы, в том числе одна горлица, а на водорослях матросы то и дело замечали крабов. Но все эти приметы столько раз обманывали мореплавателей, что уже не вызывали никакой радости.