такой?” Говорю: Зам. наркома. Молчат. Начал говорить… Никакого результата. Вижу, дело плохо. Перешел к другому варианту. Начал спрашивать о зарплате. Кричат: “Не выдали деньги за октябрь”, “Не подвозят хлеба”. У меня мелькнула мысль, что если я сейчас организую подвоз хлеба и выдачу денег, тогда с территории завода можно будет всех вывести…
К вечеру завод очистили и оборудование вывезли, а рабочих с семьями — следующим эшелоном. Я про себя подумал: рабочие хотят защищать свою Родину, столицу. Им надо было все разъяснить, они бы поняли, что для защиты Родины важнее организовать выпуск артиллерийских орудий не в осажденном городе, а в тылу. Но этого не было сделано…
Вообще нужно сказать, что многие деятели растерялись, когда немец подошел к Москве».
Самыми криминальными местами в Москве в военное и послевоенное время считались Марьина Роща и Тишинский рынок. При этом кровавые подвиги Тишинского рынка затмевали славу не только Марьиной Рощи, нои Вахрущенки и Даниловской заставы. На территории Тишинки среди преступников существовала даже своя служебная иерархия и даже что-то наподобие форменной одежды. Ниже всех в иерархии Тишинки стояли уголовные солдаты-огольцы. Они ходили в синих кепках-малокозырках, в скомканных «в гармошку» хромовых сапогах и носили белый шарф на шее. Кроме того, у каждого из них во рту был золотой зуб-фикса. Занимались огольцы кражей продовольственных карточек, снимали на ходу шапки, отнимали у детей билеты в кино и т. п. Следующие были так называемые солидняки. Они контролировали сбор награбленного «огольцами», распределяли сферы влияния, изгоняли с территории рынка «чужаков». На верху пирамиды находились «воры в законе». Большинство из них никто никогда не видел, но все их боялись. По их приказу человека запросто могли лишить жизни.
В конце войны в ноябре 1944 года оперативными службами госбезопасности и московской милиции, с привлечением значительных армейских сил на Тишинском рынке была устроена грандиозная облава, которая произошла совершенно неожиданно для его обитателей. Силы правопорядка действовали решительно и жестоко, по законам военного времени. Некоторые бандиты, оказавшие сопротивление, были расстреляны на месте без суда и следствия. После облавы те преступники, которые не были арестованы, разбежались кто куда: сгинули «огольцы», исчезли мордатые спекулянты, залегли на дно «воры в законе». Как на самом рынке, так и в соседних дворах еще в течение долгого времени местная детвора находила брошенные деньги, ценности, финки, кастеты и даже пистолеты.
С бандитами боролись привычными на тот момент способами: массовыми чистками, облавами и расстрелами на месте. Брали без разбора всех подряд. Те, кто попадал в поле зрения милиционеров случайно, все равно несли уголовную ответственность по ст. 593 УК РСФСР как пособники бандитов.
С массовым бандитизмом в Москве, таким образом, было покончено за полгода.
Следует еще раз подчеркнуть, что в конце 1940-х годов страна была буквально наводнена нелегальным оружием. В концентрированном виде это прежде всего было характерно для Москвы. В воровских притонах прятались дезертиры и уголовники, сумевшие выбраться на свободу в смутное послевоенное время. Нельзя было сбрасывать со счетов и недобитых всевозможных «лесных братьев», которые помимо диверсий, совершаемых по политическим мотивам, просто вынуждены были красть, грабить и убивать, чтобы добыть себе пропитание.
Необходимо сказать и о другом. Пять фронтовых лет сильно изменили солдат. Смелость и инициативность, умение ориентироваться, самостоятельно мыслить и принимать решение в сложных ситуациях, которые на войне возникали постоянно, стали определяющими чертами характера вчерашних фронтовиков. Война стерла возрастные границы между ушедшими воевать седовласыми отцами семейств и вчерашними школьниками, превратив их в единое поколение. Именно на войне большинство из них почувствовали собственную необходимость, испытали личную ответственность за успех порученного дела и судьбы других людей.
Кроме того, для самых молодых фронтовиков (1923–1927 годов рождения) демобилизация из Вооруженных Сил (Закон о демобилизации был утвержден Верховным Советом СССР 23 июня 1945 года) проходила наиболее трудно. Уходившие на войну вчерашние школьники возвращались взрослыми людьми, не имея ни профессии, ни образования. К 1947 году демобилизация в основном завершилась, и к мирной жизни вернулись восемь с половиной миллионов человек. Однако далеко не все они сумели себя найти в этой самой мирной жизни. Очевидно, что в целом мужское население страны, прошедшее через войну, несло на себе определенный «психолого-социальный» отпечаток, который можно назвать послевоенным синдромом. (Примерно то же самое было, как я уже говорил в предыдущей главе, и после окончания Гражданской войны. Только масштабы этого явления были другие, более значительные.)
Надо сказать и еще об одной проблеме. Война и репрессии конца 1930-х годов привели к существенному росту беспризорных детей. Беспризорники перемещались по всей стране в товарных поездах, промышляли кражами на вокзалах и рынках, устраивали набеги на огороды, опустошая все, что попадалось им под руку, словно саранча. Количество преступлений, совершаемых ими, возрастало день ото дня. Беспризорников ловили, кого отправляли в детские приемники, ремесленные училища и школы ФЗО (фабрично-заводского обучения, что позже стали называть «вечерние школы») или просто на работу, а кого и судили. Причем даже при наличии смягчающих обстоятельств им грозило до пяти лет лишения свободы. Впрочем, даже те из них, кто был зачислен в училище, не имея устойчивых жизненных ориентиров, вскоре вновь оказывались в подозрительных компаниях и становились благодатной средой для пополнения криминального сообщества новыми членами.
Таким образом, рост основных качественных и количественных показателей преступности после Великой Отечественной войны был закономерен. У населения на руках осталось значительное число оружия, причем почти все взрослые мужчины страны свободно им владели. Криминальная ситуация усугублялась отсутствием жилья, постоянным дефицитом продуктов, беспризорностью, распространением бандитизма.
Увеличению числа преступников способствовала также репрессивнокарательная система, сложившаяся в стране после войны. Зачастую в банды и воровские шайки приходили бывшие военнопленные и репатрианты, а также, как я уже сказал, оказавшиеся без паспортов дезертиры. При этом так называемыми трудовыми дезертирами помимо бывших военнослужащих считались и колхозники, не выдержавшие голода и ушедшие с насиженных мест, а также сбежавшие по тем же или другим причинам рабочие с промышленных и строительных объектов. Основным мотивом преступной деятельности таких лиц стало добывание средств существования, а наиболее распространенными преступлениями стали кражи, грабежи, разбои, часто сопровождавшиеся убийствами. В городском транспорте, в магазинах и на базарах орудовали карманники, многочисленные «черные рынки» в Москве и других крупных городах были хорошим местом для сбыта краденого.
Местом дислокации воровских шаек и банд становились окраины городов, чаще всего рабочие поселки, основным типом жилья которых были бараки. Банды терроризировали население, совершая налеты на магазины и оптовые склады, подробности которых, зачастую не соответствующие действительности, передавались из уст в уста. Отсутствие официальной