Но думаю, что мою семнадцатилетнюю «я» чертовски соблазнила бы такая будущая перспектива. Думаю, она бы хотела, чтобы это было правдой.
Я смотрю, как Коннор выпускает из губ струйку серого дыма, а не выплёвывает свои легкие, как я.
Я пытаюсь злобно зыркнуть на него, но это теряет свою силу, когда я задыхаюсь.
— Вот... — Коннор накидывает нам на головы одеяло, заключая нас в искусственное убежище. Он сжимает косяк между пальцами, помещает его между губами и глубоко втягивает. Его глаза не отрываются от моих, и я думаю, не хочет ли он, чтобы я изучала его, чтобы в следующий раз сделать всё правильно. Но он бы произнес умное замечание по поводу «обучения» меня.
Несмотря на это, я внимательно слежу за тем, как он глубоко вдыхает, как дым втягивается в его горло. Я никогда не считала курение сексуальным — до сих пор, когда мой слишком умный, самоуверенный парень выдыхает как чемпион, как бог, как какое-то бессмертное существо с ухмылкой, которая может осветить мир и создать восьмое великое чудо.
И я НИКОГДА бы не сказала ему этого. Просто чтобы было понятно. Я сужаю глаза, чтобы он не смог прочитать на моем лице высокие похвалы и преувеличения. Но он почти смеется, значит, я что-то делаю не так. Я тянусь за косяком, а он качает головой. Он делает еще одну длинную затяжку, но на этот раз держит рот закрытым, задерживая дым.
Затем он властно берет меня за затылок. Не успеваю я моргнуть, как мои губы касаются его губ и по команде расходятся. Дым врывается в мой рот и щекочет заднюю стенку горла. Приступы кашля грозят снова разрушить мой кайф. Но Коннор заглушает его поцелуем, его язык проникает в мой рот, ослабляя ощущения. Я вдыхаю его пьянящий воздух, а он вдыхает мой — самый интимный поцелуй, в который я когда-либо погружалась. Дыхание за дыханием. Вдох за выдохом.
Его пальцы пробегают по моим мягким волосам, а другой рукой он подталкивает меня к себе на колени. Я обхватываю его талию, и всё же мне кажется, что он контролирует момент больше, чем я.
Мой пульс ускоряется от удовольствия, и я обвиваю руками его шею. Когда наши губы, наконец, рассоединяются, мы оба выпускаем в воздух небольшую струйку дыма. Наши ухмылки безошибочны.
— Давай сделаем это снова, — говорю я, радуясь возможности наконец-то вдохнуть без того, чтобы мое горло горело в отрицании. Я искренне думала, что моё тело не позволит яду пройти через него. Хорошая работа, тело.
— Любимые слова каждого наркомана, — говорит он с игривой улыбкой.
— Травка не так уж плоха, — возражаю я.
Он делает небольшую затяжку и отводит дым от моего лица. Наше убежище наполняется густым дымом и резким запахом, создавая дымную камеру на нашей маленькой территории. От нас будет вонять.
— Ты права, — сухо говорит Коннор и оценивает косяк. — Это не поджаривает клетки мозга. Только убивает амбиции. Что может быть хуже?
Всё, что превращает человека в никчемную версию самого себя, является злом. По крайней мере, в понимании Коннора Кобальта.
Я не собираюсь портить это, споря с ним.
— У меня есть одна проблема с травкой, — признаю я.
Он поднимает брови в любопытстве.
— Запах, — говорю я. — Он отвратительный. Хуже, чем от сигарет. Мне придется купаться в отбеливателе.
Он улыбается и глубоко целует меня. Мне это нравится. Привлекать мужчину своим мнением и словами. Это гораздо приятнее, чем соблазнять его своим телом — хотя и это мне тоже нравится.
Когда мы отдаляемся, я говорю: — Кто-то мог бы заработать кучу денег, если бы изобрел траву без запаха. Или парфюмированную марихуану! — я хихикаю. Хихикаю. Этот высокочастотный девичий звук так непривычен. Это задымленное пространство определенно работает.
Он снова целует меня, заглушая мой смех и наполняя мои легкие дымом и восторгом.
Мы остаемся под одеялом ещё какое-то время. Когда я пытаюсь дотронуться до своего лица, мои руки двигаются словно в замедленной съемке, а ноге, кажется, требуется вечность, чтобы сдвинуться с места, слишком вялая, чтобы куда-то идти. Поэтому я остаюсь сидеть на коленях Коннора. Но когда я поворачиваю голову, она движется быстрее, чем остальные части меня, как будто она не прикреплена к моему телу. Это странная комбинация, которая заставляет меня биться в истеричном смехе в течение двух минут. А было ли это две минуты?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Коннор наблюдает за мной, попивая воду, и когда он пытается передать бутылку мне, я протягиваю руку и задеваю его локоть. Я снова смеюсь.
— Вот, — говорит он.
Он подносит ободок к моим губам и наклоняет бутылку вверх, помогая мне пить. Вода приятна для моего наждачного горла. Вытерев губы, я вдруг завороженно смотрю на пуговицы на его рубашке. Мои пальцы играют с ними. Ух ты. Пуговицы идеально подходят к этому маленькому отверстию. Такая простая математика, и всё же кто-то, где-то открыл её первым.
Коннор говорит очень мало. Мне нравится тишина. Она усиливает все чувства. Например, как он проводит пальцами по моим волосам. Каждая часть меня становится более чувствительной, чем другая.
— Я хочу есть, — внезапно говорю я.
— Я знаю, что делать, — он быстро поднимает меня, отбрасывая одеяло в сторону. Мое сердце бьется быстрее, чем раньше. Он утыкается носом в мою шею. — Пора тебя покормить.
Я смеюсь, его кожа щекочет мою, когда мы выходим из комнаты. Мне всё равно, что мы находимся в доме, заполненными камерами. Нигде не видно, что мы курили травку. Ни у кого нет доказательств.
К тому же, рабочий день Саванны, Бретта и Бена окончен. Они, вероятно, крепко спят в своих собственных домах, оставив камеры на стенах и в потолках, чтобы они снимали нас.
Коннор спускается по лестнице со мной на руках. Как только мы достигаем первого этажа, он ставит мои ноги на землю. Гостиная находится прямо перед нами. Но Лили и Ло сидят спиной к нам на диване, уставившись в телевизор над камином. Они оставались забаррикадированными в своей комнате целую неделю, пока Скотт не извинился. Извинение, которое, по словам Ло, было — половинчатым и неискренним, но этого было достаточно, чтобы они, наконец, решились спуститься вниз.
Я открываю рот, чтобы заговорить.
— Шшш, — тихо шепчет Коннор, прижимая свои пальцы к моим губам. Мы оба улыбаемся. Почему это так смешно?
Мы остаемся скрытыми... ничем. Они могут увидеть нас на открытом пространстве, если просто повернутся, но они оба поглощены фильмом.
— Почему мы это смотрим? — спрашивает Лорен.
— Потому что ты должен знать, почему я считаю тебя воплощением Питера Пэна, — отвечает Лили.
Я снова начинаю смеяться. Я действительно не знаю почему, но Коннор закрывает мне рот рукой, чтобы подавить мои звуки. Как ему удается удерживать меня на ногах одной рукой?
Он сильный, Роуз, не будь дурой. Боже мой. Травка делает меня глупой?
— Если я Питер Пэн, то кем будешь ты? Венди?
— Нет, — говорит Лили. — Венди выбирает смертность вместо парня, которого она любит. Я была бы...
Наступает долгая пауза, и я провожу языком по ладони Коннора. Он поджимает губы, изо всех сил стараясь не рассмеяться.
— Динь-Динь, — заключает Лили. — Она никогда не покидает Пэна. Она любит его больше всего на свете.
— Так ты — моя маленькая фея? — спрашивает Ло, но я чувствую обожание стоящее за его словами.
И всё же, как бы мило это ни было, мы с Коннором не можем сдержать смех. Он вырывается наружу и выдает наше присутствие.
Их головы поворачиваются в нашу сторону, заставая нас возле лестницы с дурацким смехом.
— Какого черта вы двое делаете? — спрашивает Ло, наклонив голову, внимательно изучая наши позы, лица и — на что ещё тут можно смотреть?
— Мои ноги, — говорю я.
Коннору приходится уткнуться ртом в мою шею, чтобы подавить очередной приступ смеха. Мой смех вырывается на полную мощь, его не остановить.
— Что? — Лили смотрит на нас в замешательстве.
Коннор наклоняется и упирается подбородком в моё плечо, прежде чем сказать: — Мы собираемся поесть.