Так он доплыл до полутора тысяч, а вот там уже ощущал, что начинаются неудобства. Каждую версту, как и когда-то ранее сила, давящая на него со всех сторон и пытающаяся разрушить его тело усиливалась. Но он терпел.
До самой отметки в две тысячи.
Он добрался до нее, но его тело уже начинало кровоточить. Здесь потоки воды были настолько промерзлыми, что походили скорее на ледяные лезвия, что изрезали его тело. Глубокие раны на руках и груди были такими тяжелыми, что даже после первоклассного лечения у опытного знахаря, они оставят шрамы на всю жизнь.
Силы медленно уходили, но благодаря огромному количеству энергии, Ивор мог продолжать.
Две тысячи первая верста далась невероятно тяжело.
За очередным барьером давление стало в десять раз свирепее, чем все прошлое, что оказывалось на его тело. Юноша стиснул зубы, продолжая плыть.
Движения замедлялись, будто вода становилась плотнее. Ивору казалось, что он плывет вовсе не в воде пруда, а в каком-то гигантском чане с киселем.
Две тысячи десятая.
Его пальцы начинали трескаться. Будто их кто-то иссушал. Но как подобное могло происходить в воде? На деле же, участки кожи отмерзали, трескаясь, словно тонкий лед на луже поздней осенью.
Резкая и колкая боль пронзала все тело, но он даже не мог открыть рот, чтобы простонать. В его голове была одна единственная мысль.
«Я обязательно доплыву!»
Две тысячи пятьдесят верст.
Ивор уже не чувствовал конечностей. Он даже не чувствовал, что по ним циркулирует кровь. Кожа на его пальцах окончательно растрескалась, а в трещинах виднелась красноватая плоть. Из его носа бежала тонкая красная струйка, которая быстро растворялась в этом вязком киселе.
Две тысячи сто верст.
… сто пятьдесят.
… двести.
Юноша уже не соображал. Его разум заплыл болью. Стеклянными глазами он смотрел только вперед. Без мыслей и чувств. Он плыл, потому что должен.
Плыл, потому что от него зависела жизнь другого человека.
Последней мыслью, что всплыла в его голове были слова его матушки.
Он вспомнил родной дом. Тепло печи и ее, широкоплечую женщину, которая готовила умопомрачительные лепешки с капустой и творогом.
«Запомни сынок, если довелось совершить зло, совершай уж без сожалений, но знай, за каждый плохой поступок, ты должен расплатиться вдвое больше хорошими. В нашем мире сложно быть всегда правильным. Иногда приходится поступать и подло, и грязно, такова правда. И нет, ты не вымаливаешь прощения за свое зло хорошими поступками. Ты сохраняешь баланс в мире и гармонию в душе».
После этих слов, пустота в его голове отражала чистейшую воду Пруда.
Две тысячи триста.
Он плыл. Его руки неестественно выгибались, трескаясь на местах сгибов. Ивор буквально рассыпался. Неизвестно сколько крови он потерял, но голова кружилась уже так долго, что он привык к этому. Ивор греб руками, отталкивался ногами, а грудь сдавливали тиски от невероятного желания заорать. Эффект боли продолжал накапливаться.
Две тысячи четыреста.
В глубине, темной и непроглядной, забрезжил свет. Легкое сияние мерцало, будто издавая какой-то поющий звук.
Словно в бреду, гипнотизируемый этим сиянием Ивор уже не плыл, он просто дрыгался в воде. Его движения были похожи на то, как сокращаются мышцы у человека перед смертью.
Но он двигался, а это самое главное.
И вот его стеклянные глаза озарились бликом цветка размером с кулак. Белые острые лепестки, широкие и раскрытые, являли миру ярко-голубое сияющее ядро, с мирно колышущимися ворсинками.
Ивор протянул к нему руку.
Изрезанное и потрескавшееся тело находилось на краю гибели.
Едва он коснулся цветка, как в голову пришло осознание, что энергии практически не осталось.
Он доплыл, сделал это, но ему не осталось сил, чтобы выплыть наружу.
Ольга бы назвала его слишком импульсивным.
Звездочка — необычайно тупым.
Кейра — недальновидным.
Его сознание затухало. В этот раз он, кажется, точно помрет. Осознание смерти кольнуло его сердце необъятным ужасом.
Каким-то неведомым образом, двигаясь на одной лишь силе воли он бережно сорвал Кувшинку Тысячелетия.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Дальше, следуя инстинктам, о создал небольшую платформу льда под своим телом.
«Лед… всегда…менее плотный. Менее плотное… всплывет».
Когда его сознание наконец успокоилось, сердце в его груди остановилось, а энергия прекратила свою циркуляцию. Защита спала. Энергия ринулась в его тело, словно прорвало плотину. Давление бушевало. Оно сжало Ивора и все его внутренние органы.
В тот же момент его киноварное поле начало стремительно разрушаться.
Глава 95. Плыви, мой юный воин за дальние моря…
Захария сидел в глубокой задумчивости.
За то время, что он провел на троне в каганате произошло много изменений, но некоторые вещи остались неизменны. Хотя, это лишь потому, что эти вещи он возводил сам, будучи еще беком кагана.
Перед мужчиной, в длинной мантии из черного шелка с глубоким капюшоном и без рукавов стоял длинный стол и двенадцать сидений, каждое из которых украшено по разным предпочтениям. Три из них были уже заняты.
По правую руку от кагана сидел Девятиглаз. Нынешний бек. Высший титул правой руки кагана человек получал за свои заслуги и силу, которую Девятиглаз не единожды подтвердил, пусть и находился в каганате меньше, чем остальной военный совет Захарии.
Пусть Девятиглаз имел не столь высокий уровень культивации, как самые лучшие практики Хазарского каганата, но своим умом и хитростью он явно превосходил всех. Рядом с Девятиглазом сидели его два заместителя. Кундур — третье по значимости лицо в каганате по имени Алп-Тархан. Рослый мужчина в тяжелом ламеллярном доспехе. Этот человек источал кровожадность, даже в спокойное время.
Алп-Тархан был вторым по силе в каганате после Захарии и находился только на первом кольце этапа Начертания Рун. В то время как Захария давно его преодолел. Кундур прекрасно знал, что не столь богат умом, чтобы занять место бека, поэтому не претендовал на него, однако с приходом Девятиглаза, он понял, что по сути они вдвоем делили должность заместителя кагана. И если Девятиглаз был умом правой руки, то Алп-Тархан был его силой.
Второй заместитель и четвертое по значимости лицо в каганате — джавшигар. Худой, но очень высокий мужчина по имени Сабриель. Мастер по техникам кражи души, а также эксперт в формациях. Именно с ним большую часть времени работал Девятиглаз, объясняя принципы работы формаций Русского каганата.
Еще восемь мест пока пустовали.
Тишина вокруг была давящей, как, впрочем, и аура, ведь здесь находились сильнейшие хазары.
Молчание нарушила широко открывшаяся дверь.
Восемь мужчин, одетые в одинаковые доспехи, но имеющие одну-две отличительные черты, вошли в зал царственного дома.
— Первый Военачальник Обадия приветствует вас! Свет каганату нашему!
— Свет кагану! — вторили остальные мужчины и, после короткого молчаливого кивка, расселись за стол.
Среди этих мужчин было только трое, включая Девятиглаза, кто не достиг пика Выращивания Духовного Древа, остальные же источали силу, которую можно было буквально ощутить на своей коже.
Они сели в порядке иерархии, занимая сидения от джавшигара. После Обадии сел второй военачальник Ханукка, третий Езекия, далее Завулон, Язид-Булаш, Салех, Амран, Золомон.
Каждый из них внешне внушал страх и представлял вид настоящего воина, который прошел не одну сотню сражений.
— Вот вы и собрались, моя карающая длань! Сегодня состоится совет пред нападением.
Каждый из присутствующих почтительно кивнул.
— Мой лазутчик передал нам очень ценное послание, которое поможет в сражении, думаю слова здесь лишние. Девятиглаз, активируй записывающую табличку и объясни, что к чему.
Мужчина вынул из сумки небольшую деревянную табличку с несколькими знаками. Он влил в нее немного энергии, что багровым туманом окутала структуру дерева и внезапно зазвучали приглушенные голоса четверых человек.