нужно поговорить с тобой наедине, — сказала она.
Он устало пожал плечами и отослал Виниция и прочих. Затем он сказал:
— Что ж, Лупицина, если речь снова идет о моих покоях…
Она сердито взглянула на него — она терпеть не могла, когда ее называли Лупициной, но Юстин неизменно употреблял это имя, ненавистное и отвергнутое ею, так что она больше и не пыталась бороться с этой привычкой.
— Твоя обстановка тут пока ни при чем, — не без желчи ответила она, — хотя мне было бы совестно жить так, как и базарный торговец почел бы недостойным.
— Что же здесь не так? — раздражительно спросил он. — Терпеть не могу всех этих безделушек — ты же знаешь.
— Сейчас это не имеет значения. Дело куда более важное.
— Нога болит сегодня сильнее, чем обычно, — захныкал он. — Я как раз собрался послать за аптекарем, чтобы сменить повязку…
— Юстин! — резко оборвала его Евфимия. Он покорно умолк. — Речь идет о твоем племяннике, — продолжала она.
Император знал, что Евфимия всегда говорит о Юстиниане как о своем племяннике, за исключением тех случаев, когда недовольна им.
— Что еще учудил парень? — спросил он. Хотя принцу было за сорок, для старика он все еще оставался «парнем».
— Дело в женщине, — сказала Евфимия с мрачной значительностью.
— В женщине? Пора бы, пожалуй. Он уже не первой молодости, знаешь ли… — Юстин хихикнул. — Кто же она? Небось не какая-нибудь из ворон твоей стаи?
Она поджала губы, и его усмешка исчезла.
— Мои дамы, — холодно проронила она, — возможно, и не отличаются теми качествами, какие, по-видимому, ценят распутники, но мне не нравится, когда их называют воронами.
— Уф, проклятая нога! — проговорил он, чтобы сменить тему. — Продолжай. Что же Юстиниан?
— Он держит в Гормиздах какую-то девицу.
— Вот как?
— Уличную девку!
— Неужели? А она хорошенькая?
— Я не хотела бы высказываться об этом.
— Значит, не хотела бы, — император поджал губы, — Ну и что же я, по-твоему, должен делать?
— По-моему, ты должен это прекратить!
— Ты видела ее?
— Нет.
— Но тебе ее описывали. И ты не хочешь ничего сказать о ней? Она, должно быть, необыкновенно хороша. — Он бросил на нее злой взгляд. — Отлично, Лупицина. Я займусь этой парочкой.
— Что же ты собираешься делать?
— Призвать их сюда.
— Ко мне, — заметила она с обидой, — твой племянник привести ее отказался.
— Отказался, говоришь? — престарелый император фыркнул, словно старый боевой конь, отпущенный на выгон и заслышавший в отдалении звук трубы и бой барабана. — Пришли-ка ко мне моего секретаря. Посмотрим, откажет ли он императору ромеев!
После этого он и продиктовал то послание, которое вызвало вечером того же дня беспокойство во дворце Гормизды.
Готовясь к предстоявшему ей испытанию, Феодора оделась тщательно, но исключительно просто. Тунику она выбрала белую, с бесчисленными мелкими складками, но без шитья. На шею она надела одну-единственную жемчужную нить — подарок Юстиниана, уши украсила маленькими, также жемчужными серьгами, а волосы не стала тщательно укладывать, но просто расчесала их так, что между ними пролег прямой и чистый пробор, как у незамужней женщины.
Это совершенно преобразило ее — она стала как бы гораздо меньше ростом, скромнее и смиренней, что Юстиниан заметил с удивлением, какое неизменно испытывают мужчины, видя такие перемены в женщинах. Она показалась ему столь миниатюрной, столь юной и беззащитной, что он был глубоко тронут.
— Я прикажу, чтобы тебя отнесли в Сигму на носилках, — сказал он.
Она бросила на него взгляд. Хотел ли он скрыть ее от глаз людей, потому что стыдился показаться рядом? Но в его глазах она не нашла ни отчуждения, ни холодности. Им двигала лишь забота. И благодарность теплой волной поднялась в ней.
— Спасибо за то, что ты хочешь избавить меня от взглядов любопытных, — сказала она. — Но я пойду рядом с тобой, гордо подняв голову.
В этот момент в дверях показался с докладом Дромон.
— Велизарий, начальник эскувитов, и благороднейший Трибониан.
— Скажи — пусть немедленно войдут! — велел Юстиниан с просветлевшим лицом.
Но Феодора радости не ощутила. Имя Трибониана заставило ее затрепетать от предчувствий.
Трибониан… сластолюбец, с которым она делила ложе на достопамятном пиру у Хионы! Он многое знал о ней — слишком многое: она тогда предложила ему себя и лишь по случайности не досталась ему. Что он скажет? Даже брошенный украдкой взгляд мужчины способен сообщить женщине бесконечно много. От Юстиниана она знала, что законник один из ближайших его друзей, а друзья мужчины могут укрепить положение женщины при нем или повредить этому положению бесчисленным множеством коварных способов, в особенности когда оно двусмысленно или непрочно.
Трибониан вошел в сопровождении своего спутника, и она мгновенно узнала его — изысканность в одежде, небрежность в манерах, насмешливая полуулыбка.
— Рад видеть вас, мои добрые друзья! — воскликнул Юстиниан.
— Мы хотели бы отправиться во дворец 'Сигма в твоей свите, если ты окажешь нам эту честь, — произнес Трибониан.
— Милости прошу! — ответил принц. — Позвольте представить вам обоим госпожу Феодору.
Трибониан поклонился, и она взглянула ему в глаза.
— Мы когда-нибудь встречались? — спросила она. Это был вызов.
Трибониан улыбнулся, и его улыбка была на редкость обаятельна.
— Никогда, о блистательная. Клянусь всеми святыми, если бы моим глазам когда-либо прежде явилась красота, подобная твоей, я ни за что не забыл бы ее до самого смертного часа.
Это была, разумеется, речь придворного, но также и проявление доброй воли. Ей вспомнилась его записка к ней, полученная после падения Хионы: «О безжалостная, о несправедливая, о великолепная Феодора!»
Замечательно во всем этом было то, что Юстиниану отлично было известно все о пирушке у Хионы. Он сам поведал принцу об этих веселых приключениях, и принц с этой девушкой, несомненно, также обсуждали их между собою. Теперь он словно бы говорил ей: «Что касается дел прошлого, любезная госпожа, то в памяти у меня не сохранилось ровно ничего о тебе».
Она поняла его ответ и улыбнулась ему лучезарной улыбкой.
— Приветствую тебя, благородный Трибониан, и благодарю за изъявление дружбы.
Слова Феодоры относились как бы к его предложению сопровождать Юстиниана и ее в пути между дворцами под неприязненными взглядами двора, но Трибониан понял их скрытый смысл: она оценила тонко выраженное им заверение в дружественных намерениях..
Велизарий, спутник Трибониана, был человеком крупным и нескладным, он носил по обычаю военных того времени бороду, руки у него были большие, неуклюжие, как нельзя лучше приспособленные для владения оружием, а сложением он словно предназначался для ношения доспехов. Волосы и борода были цвета дубленой кожи и чрезвычайно густы, глаза же — небесно-голубые и холодные. На нем