– Ты думаешь, что там, внизу, нормальная жизнь? – спросил Рашен. – Сомневаюсь. Если там все ОК, откуда такой громадный конкурс в десант?..
– Вот именно! – воскликнул Боровский.
Рашен тяжело вздохнул.
– Не по душе мне все это, – признался он. – Ох не по душе.
– Это оттого, что вы русский, драйвер. Вам положено.
– Что мне положено, ты, антрополог хренов?!
– Ого, какие слова! Вам положено, чтобы все на свете было не по душе, вот что вам положено.
Рашен задрал глаза к потолку и медленно пробормотал себе под нос какие-то русские слова.
– И нечего ругаться, – сказал Боровский примирительно. – Может, выпить принести? Я знаю, у вас, у русских, серьезные решения только со стаканом принимаются.
Рашен покосился на старпома и агрессивно выпятил челюсть.
– Ты меня разозлить хочешь, да? – спросил он.
– Очень, – честно сказал Боровский. – Шеф, как я рад, что Бобби начал этот разговор!
– Скорее, этот еврейский заговор. Чего тебе надо, Жан-Поль? Чтобы группа F огнем и мечом привела человечество к счастью?
– Очень даже может быть.
– Твой Рабинович пообещал нам месяц.
– Почему это он «мой» Рабинович? Он такой же мой, как и ваш. Что значит – пообещал месяц?
– Если группа F не добьется реабилитации мирным путем и нам придется доказывать свою правоту силой, Бобби целый месяц будет ползти от Пояса к Земле. Если увидит, что наша берет, еще притормозит. А если… Ну, ты понял. В этом случае все равно у нас будет месяц, и мы сможем уйти на Венеру.
– А сыграть на нашей стороне?
– Это для него слишком. И потом, он в любой ситуации намерен беречь силы. Если нас разобьют, драться с чужими будет он.
– Хороший коп, – признал Боровский.
– А я что говорю? Конечно, хороший. Только ругается через два слова на третье.
– Ну, мы им дадим копоти! – воинственно заявил Боровский. – Уж за месяц-то…
– Я не уверен, что мне этого хочется, – сказал Рашен.
– Вам захочется, – пообещал Боровский. – Вы, главное, почаще думайте о том, что у вас на родине диктатура олигархического капитализма.
– У меня на родине одни развалины, Жан-Поль, – сказал Рашен, и в голосе его вдруг зазвенела тоска. – От моей родины остался только пепел. Мы заслонили вас собой, и нас больше нет.
– А как же Франция? – напомнил Боровский. – Вы же коренной парижанин, шеф. А Канада, а наш Ванкувер? Да ну вас, честное слово…
– Да, Ванкувер… – вздохнул Рашен. – Сколько там зелени, помнишь? Фантастика. А я, между прочим, видел однажды настоящего дикого оленя. Ездил с семьей на экскурсию. Игорю было лет пять, Оля… Тьфу!
– Вы ведь так с ней и не поженились? – осторожно спросил Боровский.
– Я же военный астронавт, – сказал Рашен горько. – Сегодня мужик, а завтра труп. В порыве любви она на многое была готова, тем более что в кои-то веки встретились два совершенно здоровых русских человека. А потом оказалось, что рожать от меня она хочет, а замуж – ни в какую. Знаешь, в общем-то, я был не против. Я ее понимал. Нормальные условия для воспитания ребенка, чтобы деньги, чтобы отец всегда рядом… Только вот Игорю достался чересчур богатый отчим. Вырастил взбалмошного капризного мальчишку.
– Это вы ему простить не можете, что от вас отрекся, – сказал Боровский. – А знаете, почему он так поступил? Я скажу. Ему, как и многим, очень не нравятся порядки на Земле. На Земле, которая убивает тысячи колонистов только за то, что они хотят жить по справедливости.
– Ишь ты, как завернул! – восхитился Рашен.
– По-моему, убедительно, – скромно заметил Боровский.
– Mudak ты, Жан-Поль, – сказал Рашен.
– Сами вы мудак.
– Ты неправильно переводишь. Русский mudak и английский мудак – совсем разные вещи. По смыслу близко, а интонация другая. То, что ты сказал, по-русски будет hui. Это всего-навсего член, причем в очень грубом варианте. А mudak… – Рашен мечтательно закатил глаза. – Хороший был у нас язык, Жан-Поль. Глубокий. Был, да сплыл.
– Не нравится мне ваше настроение, драйвер.
– Мне тоже, Жан-Поль.
– Неужели вам не надоело плясать под чью-то дудку? Неужели, если мы придем на Землю и нас там реабилитируют, вы им все простите? Эту жуткую подставу, что – простите?!
Рашен сделал неопределенное движение глазами.
– Какой-то сраный Рабинович его пожалел, а он уже счастлив! – заявил Боровский в пространство. – И всех уже простил!
– Был у нас такой писатель – Лео Толстоу, – сказал Рашен. – Я, правда, его не читал, но читал о нем. Этот деятель так отчаянно пропагандировал христианское всепрощение, что ему запретили в церковь ходить. В итоге он проиграл свою войну и помер совершенно один, старый и больной.
– Это вы к чему? – не понял Боровский.
– К тому, что сейчас об общественном благе печется Совет Директоров. И если объявится кто-то, кто болеет за общество еще сильнее, его с Земли вышибут. Ты хочешь помирать в одиночестве, Жан-Поль?
– Я, – сказал Боровский гордо, – никогда не помру в одиночестве.
– Еще бы! – усмехнулся Рашен. – Вас, евреев, как тараканов.
– Да идите вы! Я не об этом…
– Знаю, Жан-Поль, – сказал Рашен очень мягко. – Я просто хотел сказать, что, если мы ввяжемся в войну, у нас не будет права на проигрыш. Группа F все еще очень сильна. Война с нами подорвет земную экономику. Независимо от того, кто победит, мы или Совет Директоров, там, внизу, развалится все. И при нынешнем общественном устройстве Земля просто не выживет. А если выиграем мы – что мы будем делать, Жан-Поль? Мы обязаны будем предложить людям пути выхода из кризиса. Обязаны будем все разрушенное перестроить по-новому. Мы взвалим на свои плечи руководство огромным миром. Но куда мы его поведем? Есть у тебя позитивные идеи на этот счет? Экономическая программа? Политические лозунги? Идеологическая база?
– У меня есть очень большое желание сделать людей свободными от монополий. И нечего вешать мне лапшу на уши. На хрена нам лозунги? Народ сам разберется.
– Народ сам не может ничего, – отрезал Рашен. – Его за последние сто лет до такой степени развратили, что он теперь может только жрать и трахаться. За него же все решают! Абсолютно все! Ни о чем не надо думать! Я как-то прикинул – отчего это в космосе так много толковых и сообразительных людей. Знаешь отчего? Здесь нужно тренировать мозг, если хочешь остаться в живых. А на Земле это уже ни к чему.
– Так заставьте их! – крикнул Боровский. – Вы сами говорили – от войны там все развалится! Тогда им придется думать, чтобы выжить!
– Честно говоря, я в них не верю, – сказал Рашен. – Не потянут они. Мозг у них давно уже атрофировался.
– Вы их просто мало знаете, шеф.
– Ты их, что ли, хорошо знаешь?
– Ну… Все-таки нас, евреев, как тараканов. У меня большой круг общения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});