– Куда ты смотришь? Ты меня слышишь? – В ярости граф Клиффорд взял его за подбородок и заставил глядеть себе в лицо. – Запомни: я запрещаю тебе устраивать эти фокусы. Выбирай – или ты ведешь себя пристойно и помогаешь мне скрасить матери ее последние дни, или я отправляю тебя в Клиффорд. Ты понял?
У Эдварда перехватило горло, и ответить он не смог. Отшатнувшись от разгневанного родителя, он помчался вверх по лестнице, по двору, ничего не видя перед собой, и чудом не сбил с ног горничную, которая несла завтрак для их сиятельств.
* * *
Эдвард влетел в свою спальню, рухнул на постель и замер в полном отчаянии. Весь его ясный, веселый, прекрасно уравновешенный мир, подточенный месяцами подавляемой тревоги, обрушился и стал безобразной, бессмысленной грудой обломков. Он так старался! Столько всего прочитал, продумал! Не то плохо, что отец не понимает, – когда-нибудь можно будет договориться. Другое страшно: а если он прав? «Отец прав, а я – именно бессердечный себялюбец, ищущий похвал? И маме от меня одни огорчения? Что я возомнил, куда занесся?»
Эдвард застонал и съежился, словно у него свело живот.
– Сударь, вам нехорошо? Позвать врача?
Эктор! Откуда он? А-а, да ведь по утрам он убирается в гардеробной…
– Со мной все в порядке. Ступай.
– Вы же еще не завтракали.
Да. Не завтракал, хотя голоден зверски, как всегда после очередной попытки исцеления. Эктор заметил это. Отец – нет. И к лучшему, что нет, иначе непременно попрекнул бы обжорством в такое время, когда…
– Иди. Я ничего не хочу. Если леди Адель спросит, скажи, что я поел.
Недоверчиво покачивая головой, камердинер вышел.
Все-таки его появление направило мысли Эдварда в другое русло. Он сказал матери, что у него дела. Нет никаких дел. Да и раньше стоило ли называть делом то, зачем он бывал в городе? Но и выставить себя явным вралем так не хотелось…
Эдвард встал и поплелся в гардероб. Дела нет, а идти придется. Он выбрал в шкафу самый скучный костюм, серый с синими шнурами, с сомнением взглянул на аккуратно развешенные кружевные воротнички и ограничился тем, что вытащил воротник рубахи поверх камзола. Натянул какие-то сапоги, нахлобучил первую попавшуюся шляпу и вышел, никем не замеченный, через черный ход.
Он шагал, не разбирая дороги, и не налетал ни на кого лишь потому, что благоразумные прохожие, завидев юного кавалера с безумными глазами, сами торопились посторониться. Каких только предположений они не строили! И все же никто из них не мог бы догадаться, в чем причина терзаний долговязого юнца.
Снова и снова он перепроверял все, что делал и думал в прошедшие полгода. Существование Древнего народа неоспоримо. От него остались почти не тронутые временем крепости и храмы – даже где-то на окраине столицы они есть, кажется. Сохранились рукописи, обычаи, язык. Ученые мужи не отрицают, что если и не было это племя бессмертным, то долголетием отличалось неимоверным. Разве не означает это наличие особых свойств и сил? Дальше: в народе говорят, что Древние вступали в брак исключительно по любви, и потому брали в жены и крестьянок, а не одних знатных девиц, как пишут в учебниках. И древняя кровь может оказаться у кого угодно: у кружевницы, у того же Эктора – а с ней и таинственная сила. Ее только нужно пробудить.
«…Когда же настанет особенная година, – подсказала Эдварду безупречная память, – будь то великая радость либо тревога жестокая, тоска сердечная, воспрянет сия дремлющая сила, и тогда любящие услышат друг друга на огромных расстояниях, и сумеешь ты исцелить любимое существо одним касанием ладони своей…» Как можно пренебрегать такими точными указаниями? «А маму я люблю больше всех на свете. Она учила меня ходить, учила обращению с людьми, она помогла мне повзрослеть, не натворив тяжких грехов, она умеет улаживать наши с отцом раздоры, и как мне жить без нее?»
Об эту мысль он споткнулся, как об острый камень, и остановился. Вот оно! Нашел! «Я не матушку спасаю, а свое благополучие. Не ее люблю, не отца, а себя…»
Он постоял, зажмурившись, пока сердцу не надоело колотиться о ребра, перевел дыхание и медленно открыл глаза, осваиваясь в новой действительности.
Однако он не обнаружил ничего ужасного. Ноги сами принесли его привычным путем к Мраморной арке, за которой в приятной перспективе тянулись аллеи Выездки. Самое место для бездельника в любой час дня и ночи!
Впрочем, бездельники пока спали, а для деловых людей час отдыха не настал, и потому пейзаж был пустынен. Эдвард побрел по пешеходной аллее куда глаза глядят. Но то, что видели его глаза, было непонятно: почему при ясном солнце небо почти черное, а листва не зеленая, а серая? Это пыль или пепел? А тут еще и земля стала уходить из-под ног. Конечно, ей противно, когда ее топчет этакий мерзавец… Или это все-таки землетрясение?
Так и не разобравшись в странных феноменах, Эдвард кое-как добрел до ближайшей скамьи и упал на нее, уже ничего не видя.
Из темной пустоты его извлекла чья-то шершавая и теплая рука. Он осторожно приоткрыл веки.
– Сударь, сударь, вам лучше? Выпейте еще воды!
К его губам поднесли кожаную флягу. Он глотнул раз, другой, и холодная вода показалась ему восхитительнее любого вина.
– Вкусно, – шепнул Эдвард и сделал еще глоток.
– Что же в воде вкусного? – Неведомая спасительница засмеялась. – Это разве что моим цветам вкусно!
– Цветам? Они, значит, живые и способны ощущать? – Он окончательно сообразил, что разговаривает не с самим собой, и увидел рядом женщину в одежде небогатой горожанки. У ее ног стояли две корзины с аккуратно разложенными букетами, цветы были перевязаны зелеными и красными ленточками. – А-а! Вы цветы продаете?
– Да, сударь, – улыбнулась она, явно радуясь, что незнакомец оживает. – Только пришла. Смотрю, вы не то сидите, не то лежите; я сперва думала, поранили вас, да одежа ваша не порвана и крови нет. Хорошо, догадалась водички вам дать…
– Правильно догадались, – слабо улыбнулся он в ответ. – У меня в душе все засохло. А я вообще-то живой?
– Вполне! – весело подтвердила цветочница. – Правда, со здоровьем у вас, похоже, плохо, сударь. Вы такой бледный… Хворь какая-то пристала к вам.
– Ничего подобного, – запротестовал Эдвард. – Я здоров. Только… чуть-чуть устал.
Эдвард никак не ожидал найти искреннее сочувствие у одной из тех, кого встречал ежедневно, не трудясь запоминать лица. С внезапным интересом он поглядел на аллею, на продавцов сластей, булочек и напитков, уже занявших боевые посты поближе ко входу, – первые потребители этих благ как раз появились под аркой. Сколько же времени прошло?
Эдвард машинально похлопал себя по боку, нащупывая часы, – но, разумеется, он забыл их взять.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});