– Но мы оба не можем исчезнуть с Выездки и будем видеться…
– Улыбаться друг другу будем издали, помнить – и довольно с нас этого.
Пуговки исчерпались; пока Эдвард разглаживал воротник и манжеты, цветочница надела юбки, корсаж, спрятала волосы под чепчик. Невысказанные тайны запутались в складках, скрылись под слоями полотна, сукна и шелка.
Эдвард не удивился бы, увидев, что горы воздвиглись или море затопило столицу. Снаружи, однако, декорации не изменились, только по небу теперь неслись пушистые перья.
– Не хочется идти обратно тем же путем… Должен быть отсюда прямой спуск в город, так?
– Скорее кривой, но есть, – улыбнулась цветочница, уловив возможность оттянуть неизбежное расставание. – Как раз мне нужно ковшик на место вернуть… Пойдем покажу!
Если когда-то и вела от крепости к колодцу мощеная дорожка, ныне ее представляли лишь несколько каменных ступеней, почти затянутых дерном. Колодец же надежно укрывали обрызганные алыми каплями ягод кусты шиповника. В темной глубине сверкало отраженное солнце. Цветочница прицепила ковшик к торчащей из камня витой колонке, и Эдвард понял, что раньше колонок было две, на них опирался ажурный навес всех цветов радуги, и каждый, кто приходил за водой, любовался колдовской игрой переливчатых бликов.
Женщина встревоженно следила за ним.
– Что с тобой?
– Здесь находили цветные стекла?
– Да, – с явным недоумением ответила она. – Красивые такие, голубые, вишневые, золотистые, даже фиолетовые. И порезаться ими нельзя. У нас их ценят очень, ниткой оплетают и носят на счастье. А ты как узнал?
– Увидел… Глубинное зрение, так ты это назвала? А ведь оно и у тебя есть, я же чувствую!
– Есть… Да только смотреть боязно.
Она держалась теперь подчеркнуто поодаль, но все-таки рискнула еще раз приблизиться и взять его за руки.
– Скажи, честно скажи, когда ты золото давал, думал, что меня покупаешь?
– Золото? – нахмурился Эдвард, припоминая. – А-а, эта монета! Нет, не думал. Ясно ведь было, что тебя это оттолкнет, а я порадовать хотел…
– Вот, – с тихим торжеством сказала она, – в твою душу можно без опаски заглядывать. А таких немного. Иди же, милый, пора. Когда станет трудно, этот день, и ветер, и башня тебе помогут.
Она потянулась, встав на цыпочки, поцеловала Эдварда в лоб, отпрянула и быстро, не оглядываясь, пошла прочь.
Так она и не рассказала грустному лорду о пьянице муже, который давно исчез неведомо куда, о тоскливых вечерах за штопкой детских чулок и о небритом соседе с его тупыми ухаживаниями. А Эдвард промолчал об умирающей матери, о глухоте отца, об утреннем жестоком падении. Но у обоих осталось впечатление, что они поведали свои истории во всех подробностях.
Нисходя к трезвой обыденности, Эдвард чувствовал себя первопроходцем новых земель. На середине спуска, войдя в рощицу гледичий с длинными висячими стручками, он под покровом крапивы и разнообразных отбросов заметил отесанные плиты, такие же, как в башне, хотя судить о размерах и форме здания по этим завалам не помогало даже пробудившееся видение. Еще ниже обнаружилась просторная ровная терраса, огороженная невысоким парапетом. Под сетью темного плюща, под ковром серебристого лишайника Эдвард нащупал изгибы резного орнамента. Перегнувшись через парапет, он увидел подпорную стенку, почти вертикально уходящую вниз; она отлично держала сыпучий обрыв, подчиняясь воле ушедших строителей. Внизу тянулась улица; тесный ряд домов, тоже немолодых, скрывал тайну времени, сохранившуюся на холмах.
– Я еще приду, подружимся, – сказал Эдвард, погладив шероховатый каменный бок. – Сейчас мне домой пора. Извиняться…
На обратном пути Эдвард не причинил согражданам жертв и разрушений уже сознательно – он смотрел по сторонам с тщательностью путешественника, запоминающего новую дорогу. Дойдя до родного дома, помедлил немного, собираясь с духом. Привратника на крыльце не было – нехороший признак: «хозяева не принимают»…
Почти бегом Эдвард пересек улицу и дернул дверь, на мгновение испугавшись, что будет заперто. Но он без труда проник в вестибюль – и попал под тревожные, ждущие взгляды старика-привратника Ворти и Эктора.
– А! – вскочив с молодой живостью, воскликнул Ворти. – Сэр Эдвард! Вы вернулись! Я же говорил: как мог бы наш лорд не прийти, ежели его тут так ждет матушка!
Эктор тоже встал; что-то упало с его колен, звякнув на плитах пола. Начатое вязанье! В доме все, кому не лень, потешались над редким для мужчины увлечением, и парень забывал прятаться, только если на душе у него была невыносимая тяжесть. У Эдварда стиснуло горло. «Что же вы не признаетесь, что и сами ждали, тревожились? Кто выдумал, будто слугам не положено иметь человеческие чувства?» Он охотно расцеловал бы обоих, но знал, что своим порывом лишь смутит их и поставит в неловкое положение. Потому Эдвард просто поднял упавшее рукоделье, вложил в ладони Эктора и улыбнулся:
– Я ходил прогуляться, вот и все! Отец дома?
– Дома, дома, – хором откликнулись оба, просияв, а Эктор добавил многозначительно:
– В малой гостиной. Книгу древнюю читают…
Эдвард поежился: за «древнюю книгу», то есть «Записки» прадеда, лорда Эрмина Ледяное Сердце, сэр Эдгар брался в наихудшие моменты жизни. Отступать, однако, было некуда.
Сэр Эдгар читал, но не смог бы пересказать прочитанное. Его сил едва хватало на то, чтобы сохранять видимость спокойствия, не начать метаться из угла в угол. И все же, как только напряженный слух его уловил голоса внизу, а потом – легкие, быстрые шаги, с непоследовательностью, характерной для измаявшегося родителя, он испытал сперва огромное облегчение, а затем – глубокое негодование.
Эдвард вошел и остановился у двери. Граф окинул его ледяным взглядом, убедился, что драгоценный сын несомненно жив и по всем признакам здоров, и произнес язвительно:
– Что я вижу? Кавалер Кингстон уже справился со всеми делами – так рано?
Эдвард проглотил едкую реплику и ответил ровным тоном:
– У меня не было никаких дел. Мне нужно было подумать…
– Дома это невозможно? – прищурился сэр Эдгар.
– Дома меня нет, – с горечью возразил Эдвард. – Есть обязанности, отношения, ряд привычек, а я-то где?
Мальчик был бледен, мальчик страдал, и больше всего графу Клиффорду хотелось обнять его и погладить по голове, но он сдержался и продолжил по-прежнему сухо:
– Именно это и составило предмет ваших столь длительных размышлений?
– Не только, – уже почти спокойно добавил Эдвард и позволил себе приблизиться на три шага. – Я пришел, чтобы сказать, что вы совершенно правы!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});