похороны».
Трудно представить существование более безрадостное, чем жизнь рикши. В большинстве бездомные, они ночуют на улице, прислонив голову к подножке коляски; чашка риса и дешевый чайный домик – вот все, на что удается заработать рикше. «Охрана детского труда» запрещает работу рикши мальчикам до 14 лет, но ночью пекинская полиция не проявляет особой «бдительности». Дети до 14 лет бегают по ночам. Рикши безмолвны: пять тунзеров за путешествие целой китайской семьи рикша берет безропотно. Иногда, впрочем, когда пьяный англичанин тонким хлыстом с патриотическим набалдашником подхлестнет спотыкающегося рикшу, у него вырывается стон боли и угрозы.
В Пекине неоднократно делались попытки расчистить рельсы трамвая, проложенные чуть ли не десять лет назад, и наладить трамвайное движение. Синдикат рикш всячески противодействовал появлению опасного конкурента. Иностранное трамвайное общество за солидную взятку от синдиката рикш соглашалось замедлить открытие трамвайных линий. Борьба трамвайного вагона с человеком-лошадью длилась несколько лет, наконец, около года назад в Пекине появились трамвайные вагоны. Трамвай победил.
Угроза усиливающейся в Пекине безработицы рикш – больной вопрос. Напрасно доведенные до отчаяния предстоящей нуждой рикши, падая на рельсы, пытались останавливать идущие вагоны. Выход и конец ужасного ремесла двуногих лошадей в коренной ломке всего хозяйственного уклада Китая. Эта ломка уже началась, она быстро меняет лицо старого Пекина и составляет основу революционных потрясений, переживаемых Китаем.
БЫТ УХОДЯЩЕГО КИТАЯ
В центре китайского города обычно торговый квартал; улица с расходящимися во все стороны переулками, с вытянувшимися по бокам магазинами. Они пестро разукрашены фантастическими бумажными цветами и драконами. В торговой части всегда шумно и многолюдно. Другую картину являют улицы, где живут зажиточные китайцы, те немногие, которые имеют дом, огражденный стеной, с несколькими замысловатыми порогами перед входной дверью, чтобы не проник, или хотя бы поскользнулся, еще не забытый «злой дух».
Духи в жизни китайцев занимают почетное место, их стараются перехитрить, от них стремятся оградиться. Стены, талисманы, заговорные травы, священные цветы и деревья широко применимы, особенно в деревенском быту. Женщина отдает последнее, запасаясь шарлатанскими бумажками с таинственными иероглифами, которые должны сохранить ей любовь хозяина-мужчины, оградить семью от болезни, несчастья, грабежей и разоренья. Если, однако, дух «победил», и человек умер, сложные церемонии сопровождают его погребение.
Есть крепко вросшая в сознание китайца традиция, согласно которой прах человека должен быть предан той земле, на которой он родился. Если перевезти покойника на родину невозможно, то его кладут в двойной гроб, лакируют ящик снаружи и ставят, в зависимости от средств, в каморку, храм или тут же, в жилом помещении, где ютится вся семья.
Легко встретить клетушку-квартиру, где под стенкой один на другом свалены желтые лакированные гробы. Так простаивают они по несколько лет в ожидании отправки на родину. Сдать мертвеца в храм, обойти обычай и предать «чужой» земле почти недоступно – препятствие безденежье. Малоземелье душит живых, мертвых некуда девать.
Среди полей, между грядок образцовых огородов торчат холмы могил. Крестьянин осторожно обходит их, вспахивая землю. Могила, как и чей-то предок, покоящийся в ней, неприкосновенна. Нередко китайца разоряет дорогая и сложная процедура похорон. Жестокий древний обычай сжигания всего принадлежащего умершему над его могилой заменен менее кровавой и варварской церемонией. Над могилой сжигают из бумаги сделанные предметы и куклы, взамен того, чем обладал умерший при жизни. Специальные похоронные мастерские производят все необходимое для этого обряда. Когда в Пекине умер министр народного просвещения правительства Цао Куня, похороны его стоили до 60 тысяч мексиканских долларов. За гробом несли бумажные дома, в натуральную величину, по количеству имеющихся у покойника, прекрасных лошадей, автомобили, жен в траурных белых (белый цвет траурный в Китае) платьях из тонкой развевающейся бумаги, мебель, сундуки, полные бумажных даянов (рублей), и многое другое. Торжественно все эти бумажные копии были сожжены над могилой министра. Не менее пышны были похороны генерала Ху Дзини, командующего второй народной армией, отравленного теми, кому его смерть была выгодна. Над его могилой взорвали бригаду солдат. Бумажные солдаты в форме, с ружьями «на караул» были нанизаны на шнур, подобно хлопушке, и в момент опускания гроба, разорвавшись на части, вспыхнули и сгорели.
Между прочим, насколько восприятие звуков у китайцев разнится от наших, красноречиво говорит тот факт, что во время похорон генерала Ху Дзини оркестр играл арию из оперетты «Веселая вдова», вызывавшую слезы у присутствующих китайцев.
Менее богатые похороны обставляются значительно проще. Всегда все же близкие покойного в течение некоторого времени не стригут ногтей, не моют лица и не снимают белых халатов, похожих на саван. Бродячие музыканты непрерывно играют траурные мотивы, привлекая любопытных и зевак. Бедняк, у которого все имущество – лохмотья, избавлен от всяких почестей и обрядов, совершаемых после смерти родственниками.
Свадебный обряд начинается демонстрированием на улицах специально нанятыми кули приданого и подарков новобрачным. В зависимости от того, насколько зажиточны брачующиеся, растягивается по городу процессия, удивляя прохожих качеством вещей. Особой роскошью считаются: европейский зеркальный шкаф, стулья, большие, громко бьющие часы. Только наиболее богатые семьи могут похвастаться такими предметами роскоши. Обычно по улицам проносят китайские расписные сундуки, низенькие столики, скамеечки, будильник, мелочи из столичных десятицентовых магазинов, халаты и посуду.
Над домом невесты воздвигают привлекающую внимание цветную крышу. В день свадьбы с утра к дому невесты подходит с музыкой процессия. Расфранченная, чванливая сваха, часто она же мать жениха, усаживает купленную девушку в закрытые носилки. Чем богаче свадьба, тем многолюднее свадебный кортеж, ценнее красные затянутые шелком носилки, громче музыка, ярче шатер над домом молодой.
Отмечают китайцы также рождение сына, украшая входную дверь дома; если же родилась девочка, дом безмолвен и погружен в печаль.
Сохранив, подобно японцам, неприкосновенными национальные костюмы, оберегая мудрые стихи Конфуция, большинство китайцев чтит культ предков, умирающих в последний раз, вместе со старым Китаем. Новые формы быта и общественности, однако, врываются и деспотически ускоряют процесс перерождения. Новый нарождающийся Китай резко изменит и вычеркнет многое из архаических обычаев, устарелых и непригодных, как Великая китайская стена, призрак уходящего Китая.
КИТАЙСКАЯ ЖЕНЩИНА
Лотос – символ прекрасного, идеал женской красоты в Китае. Понятие о женской привлекательности там резко отличается от нашего. Подобно стеблю лотоса, китаянка должна быть тонкой, с изогнутой спиной.
Для этой цели девочку с раннего детства заковывают в специальный корсет, препятствующий нормальному развитию груди и бедер. Нарушая кровообращение, мешая правильному дыханию, жестокая мода, условное понятие красоты, делает из китайской женщины слабенькую, беспомощную вещь.
Окончательное рабство китаянки основано на невозможности передвижения. Трудно изобрести обычай, больше закрепощающий женщину, нежели бинтование с раннего детства.
Один из декретов революции 1911 года