и в то же время пастор и проповедник.
У Сютьена лицо аскета; как большинство образованных китайцев прошлого поколения, он прошел через тяжелые испытания, прежде чем добился звания бакалавра и магистра. В его время в академию из 10 000 человек, державших экзамены, принимали 30. Экзаменовавшихся на три дня запирали по одиночке, и за это время они должны были написать пять сочинений на политическую, философскую и другие темы, причем в сочинениях не должно было быть ни одной ошибки.
В недавнем прошлом в Китае фамильные отношения совершенно опутывали человека. Вернувшись после продолжительного отсутствия на родину, китаец должен был справляться в особой гильдии об адресах своих самых отдаленных родственников, всем рассылать свои визитные карточки и делать визиты. На это уходили месяцы.
Сютьен, между прочим, был ректором Шанхайского университета и вне класса помогал учиться китайским рабочим. Сютьен сотрудничает в газете «Минбао» и вместе с проф. А. А. Ивановым состоит в боксерской комиссии. Удивительно, как у этого ученого и в то же время христианского проповедника религиозные мировоззрения уживаются с левыми идеями Гоминдана. С одинаковым увлечением он рассказывает о Канн Ювэе[30], неудавшемся китайском Петре I, и докторе Суне – отце китайской революции.
Я часто встречала еще потом Сютьена в оригинальной обстановке дома проф. А.А. Иванова. Проф. Иванов живет в китайской части города, в бывшем женском монастыре, рядом с кумирней, где стоит гроб какого-то китайца. Китайцы при жизни заказывают себе гроб и на нем вывешивают плакаты. На плакате просьба к богу продлить им дни.
Мне нравились фанза, в которой живет профессор, его дворик с развесистым деревом и бой-китаец, которого он возил с собой даже в Москву на какой-то съезд.
Г. Серебрякова
Писательница и журналистка Галина Иосифовна Серебрякова (1905–1980), участница Гражданской войны в СССР, член ВКП(б) с 1919 г., по профессии врач, жила в Китае в 1926–1927 гг. с мужем, старым большевиком и крупным партийным работником Леонидом Петровичем Серебряковым (1888–1937), тогда находившимся на дипломатической работе. Судьбы обоих впоследствии сложились печально: Серебряков был осужден и расстрелян, а его жена почти двадцать лет провела в ГУЛАГе. Серебрякова написала несколько книг о Китае, которые впоследствии, после ее возвращения и реабилитации, не переиздавались: «Зарисовки Китая» (М., 1927, «Библиотека «Огонек», № 255, из которой здесь печатаются отдельные главы); «Рикша» (М.-Л., 1931); «Рассказы» (М., 1935). К китайской теме она больше не обращалась.
Из книги «Зарисовки Китая»
ПЕКИН
«Где же Китай?» – вот первая мысль, когда позади остается шумливый европеизированный пекинский вокзал.
Скованные асфальтом улицы, бесшумно проносящиеся автомобили, пятиэтажные отели с крышами «под фокстрот» – напоминают красивейшие европейские города.
Нелепо и покорно торчит грязная пекинская стена, кольцом охватившая город. Ширина стены позволяет ездить по ней одновременно трем автомобилям. Низкорослые деревья и скамейки придают ей вид бульвара.
Вооруженным китайцам по стене гулять не разрешается. Многим памятен арест и избиение китайского солдата Ли, осмелившегося в вооружении появиться на стене. Летом, под вечер, откормленные собаки всех пород прогуливаются по стене, сопровождаемые чванливыми иностранками и детьми.
По тихим улицам посольского квартала изредка мелькают синие халаты китайцев. Словно пришельцы, досадные и непрошеные, исчезают они поспешно, слегка согнувшись, в переулках. Выставив на улицу тяжелые ограды, загадочно и угрожающе тянутся здания иностранных посольств. Вооруженные часовые всех национальностей, плохо замаскированные пулеметы с необычайной ясностью дают понимание того, что Китай тут, рядом и загнанный, – он грозен.
Посольство СССР с широко раскрытыми железными воротами, развевающимся красным флагом – лучшим, надежнейшим часовым – словно брошенный вызов наглухо затворенному посольскому кварталу.
Продолжением европейской части Пекина является т. н. «запрещенный город», бывший дворец богдыхана. Сейчас за небольшую плату вход открыт. Но «небольшая плата» закрывает доступ туда широким массам населения.
«Запрещенный город» – место прогулок китайской буржуазии и иностранцев. Озера, засаженные «священным» цветком лотоса, хрупкие деревянные постройки, маленькие храмы, оклеенные бумагой, выцветшей и облезлой, будды из папье-маше, покрытые бронзой. Созданные в расцвете феодализма миллионами рабов, охраняемые сухим климатом, сотни и тысячи лет стоят эти игрушки, поглотившие столько труда и жизней; смешные боги и еще прекрасные домики. В городских храмах за 10–15 тунзеров торгующий тут же за чаем и пивом китаец с помощью двух-трех оборванцев устраивает шумное богослужение. Суеверные, подчиняющиеся обычаям (поклонение предкам и т. д.) китайцы, по существу, не религиозны. Дворцы огромные, некогда блестящие храмы «запрещенного города», знаменитый Храм неба, «храм 500 будд» близ Пекина – это отмирающий Китай: приманка сытым скучающим туристам, для которых, раздражая непривычное ухо китайца, день и ночь гремит европейская музыка в отелях Пекина.
Запах человеческого пота, смешанный с запахом бобового масла, пропитал беднейшие кварталы Пекина. Нищета, ни с чем не сравнимая, в быту тех, на чьих костях вырос Пекин с его прекрасными дворцами и тихими европейскими кварталами. Движение толпы на узких зигзагообразных улицах подобно суете в раздавленной муравьиной куче. Люди копошатся, полубездомные, всю жизнь проводя в грязи и вони улиц и домишек огромного Пекина, лишенных канализации и водопровода. Дети, сосущие серые груди часто лысых (от кожных болезней) женщин, высохшие старики, нищие, разлагающиеся сифилитики, торговцы гнилыми овощами, безработные кули, ремесленники заполняют улицу. Среди гама и воплей застыли вышивальщицы, слепнущие над тончайшими узорами шелка, кружевницы, резчики по кости. Эти ценные предметы роскоши за гроши скупит богатый торговец из Чен-Меня (пекинский торговый квартал).
Подобно морю и лесу, улица китайского города имеет свою ни с чем не сравнимую симфонию. В Китае до сей поры сохранились так называемые звуковые вывески. Бродячие торговцы и ремесленники установили для своего цеха звуковую рекламу. На определенных, всегда одних и тех же нотах, проходя по улице, они поют свой призыв.
Нежный мелодический напев фруктовщика прорезывает шипение водовоза, продавец игрушек, несущий свой товар в ведрах на коромысле, протяжно стонет, заглушаемый трещоткой парикмахера. Монотонно распевает какой-то куплет слесарь. В массе разнообразных звуков китаец легко распознает того, кто ему нужен.
Ужасные экономические условия превращают человека в лошадь. В Пекине около 70 тысяч рикш. Рикша – человек, везущий коляску с пассажирами. Синдикат рикш – владелец двуколок – богатейшее предприятие. С 9—12 лет поступает мальчик в «обучение» к взрослому рикше. Часами бегает он рядом с коляской, тренируясь в беге. Никакие «правила», которыми руководствуется рикша (им запрещено есть мясо и т. д.), не спасают его от ранней смерти. Средняя продолжительность жизни 35–40 лет. Умирают рикши чаще всего на улице. Есть обычай, что пассажир, едущий на рикше, «издыхающем» на его глазах, должен класть на мертвое тело имеющиеся при нем деньги «на