Она шла по дорожке, глядя перед собой невидящими глазами; пустая корзина тяжело болталась на ее руке. В голове у нее все смешалось, ей требовалось какое-то время, чтобы как-то осмыслить те новости, которые Линдет обрушил на ее голову. Она нуждалась в покое и одиночестве, чтобы привести в порядок свои мысли.
Бог был к ней благосклонен. Когда она вошла в дом, он поразил ее непривычной тишиной. Теофания и Кортни еще не вернулись из гостей; слуги, закончив уборку, были в своих комнатах. Никто не был свидетелем ее возвращения, и она беспрепятственно укрылась в своей спальне. Она распустила завязки своей шляпы и машинально разгладила их, прежде чем убрать шляпу в шкаф. Закрыв дверцы шкафа, она повернулась и поймала себя на том, что у нее дрожат руки и она еле держится на ногах. Она без сил села на стул, опершись локтями о столик, и уронила голову на руки. Она и не подозревала, что эмоциональное потрясение может вызвать симптомы, похожие на крайне неприятные ощущения, которые она испытывала во время сильной лихорадки когда-то, много лет назад.
Она долго не могла заставить себя критически поразмыслить над своими проблемами, она вспомнила, хотя это было бессмысленно, все, что говорил сэр Уолдо, все его поступки. Теперь его слова приобрели совсем другой смысл! Он собирался сделать ей определенное предложение, хотел, чтобы ей все было ясно, знал, что вызовет неудовольствие соседей, но надеялся, что ее голос не сольется с хором недоброжелателей, потому что у нее слишком либеральный склад ума. Она в отчаянии недоумевала, что она могла такого сделать или сказать, что заставило его, да и Линдета тоже, составить о ней такое неправильное мнение.
Первым ее побуждением было отвергнуть невообразимое предположение, что сэр Уолдо может быть таким закоренелым распутником, и, даже когда она немного успокоилась и могла уже не только чувствовать, но и думать, где-то в глубине души у нее осталось убеждение, что это не может быть правдой. Если бы кто-нибудь другой, а не Линдет, сообщил ей, что сэр Уолдо является отцом каких-то неведомых детей, она ни секунды не подумала бы отнестись к этому серьезно. Но Линдет никогда бы не стал наговаривать на своего кузена, поэтому его слова нельзя было проигнорировать. Ее только несколько удивила так легкость, с которой он говорил на эту тему, потому что она не сомневалась, что сам он – человек с высокими нравственными принципами. Но тут ей вспомнились слова миссис Чартли, и она поняла, как они хорошо объясняют то, что сказал Линдет. Сейчас, вспоминая разговор с миссис Чартли, мисс Трент немного покоробило, что такая строгая и правильная женщина так снисходительно отозвалась о, как она выразилась, его маленьких приключениях. Она знала правду, но, похоже, не слишком порицала сэра Уолдо. Она предупреждала ее об осторожности не ради того, чтобы предотвратить брак, а опасаясь, что предложения о браке не последует. Ее, как и миссис Миклби, могло шокировать прибытие сюда потомства сэра Уолдо, но она, видимо, не считала этих детей преградой для его брака с молодой женщиной, не имеющей ничего общего с теми распутницами, с которыми он наслаждался в Лондоне. Такой взгляд на вещи потряс Анциллу не меньше, чем если бы она появилась в Степлзе сегодня, сразу же после приезда из своего родного дома, где свобода нравов всегда считалась омерзительной вещью. Но Анцилла провела несколько месяцев в Лондоне, где она успела понять, что в светских кругах неразборчивое поведение воспринимается скорее с интересом, чем с ужасом. Там открыто обсуждали последние новости о супружеских изменах, а про некоторых женщин из самых изысканных кругов было известно, что у них были дети от любовников, а обманутые мужья считали этих детей своими. В этом мире для избранных допускалось иметь сколько угодно любовников, если быть осторожным, и все равно считаться вполне уважаемой персоной. Единственным непростительным преступлением было устроить скандал. Что касается мужчин, то мало кто порицал женщин за распутство. Даже леди Трент, такая же добродетельная, как и миссис Чартли, довольно критически, но без отвращения следила в Друри-Лейн[7] за игрой одной из «весталок»,[8] про которую было хорошо известно, что она была в тот момент любовницей одного джентльмена, которого миссис Трент принимала в своем доме с неизменным радушием.
Но мисс Трент не могла принять эту гибкую мораль. Она относилась к людям свободных нравов не лучше, чем к проституткам, и для нее стать женой такого человека было все равно, что стать его любовницей.
16
К тому времени, как Теофания вернулась в Степлз, мисс Трент уже достаточно овладела собой, чтобы встретить ее в состоянии, которое, хоть и с натяжкой, можно было назвать уравновешенным. Взгляд у нее тем не менее был больной, однако Теофания, поглощенная собственными переживаниями, этого на заметила. Она была в прекрасном настроении, потому что на обратном пути они с Кортни встретили леди Коулбатч с Лиззи, которые тряслись куда-то в своем небольшом старомодном ландо.
– Леди Коулбатч спросила меня, не хотим ли мы приехать сегодня на ужин в Колби Плейс – Кортни и я! Можно, Анцилла? О, она сказала, что будет рада видеть и тебя тоже, если ты захочешь поехать вместе с нами! Но мне кажется, тебе нет необходимости ехать, если ты не хочешь, потому что мы будем всего лишь играть в игры, и там не будет никаких незнакомцев, поэтому у тебя не может быть никаких возражений, чтобы я пошла без тебя! Или ты возражаешь?
– Нет, если Кортни поедет с тобой.
– Анцилла, дорогая! – Теофания бросилась ей на шею. – Ты не поедешь с нами? Если не хочешь, то совсем необязательно!
– Тогда я не поеду, – ответила мисс Трент со слабой улыбкой.
Кортни, вошедший в комнату следом за Теофанией, тут же запротестовал и принялся ее уговаривать. Мисс Трент пожаловалась на мигрень.
– То-то я смотрю, ты выглядишь какой-то больной! Бедняжка Анцилла! Проведешь вечер в тишине и покое, без нас – ложись в постель, я принесу лимонные шкурки, чтобы приложить к твоим вискам.
Мисс Трент вежливо отказалась, но Теофания, сама заботливость, предложила найти пастилки, которые поджигала миссис Андерхилл, когда у нее болела голова, или развести в воде нашатырный спирт.
– Спасибо, Фанни, не надо! – твердым голосом сказала мисс Трент. – И припарки мне тоже не нужны! Ты же знаешь, я не люблю все эти знахарские снадобья!
Теофания, казалось, была озадачена, но уже через мгновение она просияла, триумфально воскликнув:
– Лавандовая настойка! – и выбежала из комнаты.
Мисс Трент вопросительно посмотрела на Кортни.
– Почему это она так хочет уложить меня в постель? Если ты знаешь причину, прошу тебя, не скрывай ее от меня!