отчаянием, будто видела его в последний раз. Меня же распирало от гордости. Я провожаю сына на учебу в Англию! Чем я хуже всех этих господ в пиджаках, галстуках и дорогих ботинках, начищенных так, что в них можно смотреться, как в зеркало!
Вернувшись обратно, я долго стоял во дворе. Мы остались втроем: я, Суманавати, Хиччи Махаттая — да еще Черныш. Пусто и тихо стало в доме, на сердце навалилось одиночество. Дни идут за днями. От Нималя и Малини нет никаких известий. Малини даже не удосужится прислать открытку. Мы с Суманавати почти смирились с тем, что все нас забыли, и только время от времени нас начинает терзать чувство беспокойства за них. Хоть бы зашел кто-нибудь из прежних друзей Нималя. Если они и попадаются нам на улице, то стараются побыстрее прошмыгнуть мимо. Суманавати упрашивает меня регулярно писать Малини. А писать не о чем. В нашей жизни нет ни забот, ни событий. И все письма получаются похожими друг на друга, словно их писали под копирку, — вначале расспросы о жизни Малини, а потом упреки в том, что она никак не соберется навестить нас и даже не пишет.
Мы с Суманавати в полной апатии. Дом и двор имеют теперь запущенный вид. Сохнут и зарастают сорняками цветы, за которыми ухаживала Малини. И в комнате Сарата, как и в комнатах Нималя и Малини, по углам — пыль и паутина, на полу — обрывки бумаги. Его книги и журналы я аккуратно сложил в картонные коробки. На столе лежит готовальня. В свое время я заплатил за нее сто двадцать рупий. Сарат почему-то не взял ее с собой, и это единственная вещь, с которой я стираю пыль каждый раз, когда захожу в его комнату. Суманавати редко берется за веник и тряпку, и весь дом постепенно приходит в запустение. На веранде потрескался цементный пол, протекает крыша, но у меня нет никакого желания заняться ремонтом. Вернувшись из конторы, я либо бесцельно слоняюсь по двору, либо сижу, как каменное изваяние, на веранде.
Теперь я со страхом думаю о том, что через шесть-семь месяцев мне на пенсию. Жизнь тогда станет совсем унылой и однообразной. Целые дни коротать дома. Тогда уж ничто не отвлечет меня от мыслей о Нимале, Малини, Сарате, который как в воду канул. Каждый раз, после прихода почтальона, бросаться к почтовому ящику и находить там газету или счет за электричество. Вот что меня ожидает. Иногда я хотя бы в мечтах пытаюсь убежать от действительности. Представляю себе, как вернется домой Нималь с Сомой, а может быть, с внуком или внучкой, приедет навестить нас Малини. На окнах снова появятся чистые занавески. В доме — радость и оживление. Но подобные видения быстро улетучиваются, оставляя после себя еще более острое чувство горечи и разочарования.
Как-то вечером около нашего дома остановился автомобиль, и во двор вошел молодой человек. Оглядевшись по сторонам, он направился к веранде.
— Простите, не вы мистер Нандасена? — спросил он, подойдя поближе.
— Да, я. А что вам угодно?
— Сарат просил меня передать вам посылку. — Он протянул сверток. — Приехал я на прошлой неделе, но было много всяких дел, и вот только сейчас к вам выбрался.
— Заходите, пожалуйста, в дом, — засуетился я.
— Извините, но я очень тороплюсь.
— Как там Сарат? Как у него дела? — спросил я, провожая его до калитки.
— У него все в порядке. В прошлом месяце женился.
— Женился?
— Да. Разве он не написал вам об этом?
Я оторопел. С невольной улыбкой молодой человек поклонился, сел в машину и уехал.
Я побрел на веранду. Подумать только! В жизни Сарата — такое событие, а он даже не написал об этом. Но может быть, письмо вложено в посылку. Я проворно спустился с веранды и бросился обратно к калитке: провожая гостя, я повесил сверток на забор. Развязав бечевку, я перерыл все содержимое свертка, но не нашел ничего, даже короткой записки. На что нам с Суманавати присланные им тряпки, если сын даже не счел нужным написать, как он живет? Мы ждем от него не посылок, а теплого слова, внимания. Я снова завернул рубашки и сари в бумагу, отнес все в комнату и спрятал под кроватью. Я решил ничего не говорить об этом Суманавати, а все вещи переслать Малини, приложив записочку, что это подарок ей и мужу от Сарата.
Тут Суманавати позвала меня пить чай. На столе стояла тарелка со сладкими пирожками.
— Откуда пирожки? — спросил я. — Ты же вроде ничего не пекла.
— Приехала Суджата погостить у родителей. Это она привезла.
Я машинально пожевал пирожок, выпил чашку чаю и встал. Мне вспомнилось старое предание о ястребе. В предыдущей своей жизни он не дал воды человеку, умиравшему от жажды. И теперь каждый раз, когда он хочет напиться, вода превращается в кровь. Он вынужден ловить клювом капли дождя. Почему-то и я тоже за какие-то дурные поступки в предыдущей жизни лишен внимания и заботы своих детей.
Я подошел к калитке. Из дома Сирисены доносились голоса. Суджата учила сына говорить «дедушка» и «бабушка». Ребенок лопотал что-то невразумительное, и все трое радостно смеялись. А у нас в доме горько, пусто, одиноко. Я подошел к двери кухни. Суманавати, подперев щеку рукой, сидела за неприбранным столом. На коленях у нее покоилась кошка, подобранная на улице, а у ног на полу спал Черныш.
Примечания
1
Желаю удачи (англ.).
2
Свамивахансэ — обращение к буддийскому монаху. — Здесь и далее примечания переводчика.
3
ОНП (Объединенная Национальная партия) — консервативная партия компрадорской буржуазии и крупных землевладельцев.
4
Олкот — американский теософ, один из основателей буддистского общества на Цейлоне.
5
Нанги — младшая сестра.
6
Касиппу — хмельной напиток, самогон.
7
Федеральная партия — партия тамильской буржуазии.
8
Бурияни — рис, приготовленный на топленом масле.
9
Анкал — вежливое обращение; дядя (от англ. uncle).
10
Весак — буддийский праздник, отмечающийся в мае.
11
Хэна — участок, на котором земледелие ведется подсечным способом.
12
Роти — лепешка, хлеб.
13
Кос — порода дерева.
14
Байла — национальный танец.