Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И последняя трудность: твои деньги в лондонском банке. — Он отпустил ее руки. — Их следует перевести в Париж. Зачем тебе деньги в Англии, раз мы собираемся жить во Франции? Мы поженились, и я возьму на себя распоряжение твоими капиталами. Во Франции капиталами жены распоряжается муж.
Ограниченный умишко Софи отказывался воспринимать столь сложные материи. Деньги на счету в Англии никогда не казались ей реальностью. Фунты, по ее понятиям, отличались от долларов, но насколько и в какую сторону, ей было невдомек. Она никогда не держала их в руках и вообще не понимала, с чем их едят.
— Как скажешь, Аполлон. — Она умирала от желания обладать им и утратила всякий интерес к разговору.
— Раз таково твое желание, дорогая Софи, — проговорил он, избегая ее губ, — то мы побываем у бенсонского юриста и составим бумагу, по которой я смогу снять деньги с твоего лондонского счета и перевести их в свой парижский банк. Тебе это будет только удобно: не придется бегать по Лондону, занимаясь бумагами там. Лучше покончить с этим перед отъездом — вдруг мы выйдем в море в тот же день, когда прибудем в Мобил?
Софи так не терпелось покончить со скучными делами, что она согласилась и на это, тем более что мало во всем этом смыслила. Заручившись согласием Аполлона на совместную поездку в Мобил, она сосредоточилась на поцелуе. Здесь, в благодатной тени сосен, на том самом месте, где разыгрывались несчетные эпизоды ее страсти без любви, она впервые очутилась в объятиях мужчины, любившего, как ей верилось, ее, — ее возлюбленного мужа по имени Аполлон. Он пообещал переправить ее во Францию, сделать княгиней и водрузить ей на голову диадему, в которой она выйдет к императору. Никогда прежде она не знала подобного счастья, подобного экстаза. Губы Аполлона грозили превратить ее рот в месиво, его сильное тело вдавливало ее в землю; когда, истратив остаток сил на последний, самый яростный толчок, он скатился с нее, она едва не лишилась рассудка от избытка чувств.
Он помог ей застегнуться, встать с земли и сесть на лошадь. Прежде чем самому запрыгнуть в седло, он прижался щекой к ее бархатному бедру.
— Давай прямо сегодня съездим в Бенсон, к юристу! — предложил он и добавил, словно предыдущие слова мало что значили: — Сегодня утром ты подарила мне подлинное счастье, Софи! При свете дня, под голубым небом любовь несравненно сладостнее. Но мы вспомним о ней и вечером и посмотрим, не лучше ли заниматься этим под покровом ночи, в твоей постели.
Для бедной Софи это было даже слишком. Она получила свою Эльдорадо. Ее хватило только на то, чтобы запустить пальцы ему в волосы, скрестить их там на счастье и зажмуриться от вожделения.
После обеда они отправились в Бенсон, где посетили юриста и составили законный с виду документ, согласно которому Софи передавала своему супругу, некоему Аполлону Бошеру, все средства, имеющиеся в лондонском банке «Браун» на счету Софи Максвелл Чарнвуд, в замужестве миссис Аполлон Бошер. Софи поспешно поставила округлым детским почерком свою подпись, радуясь, что с ее плеч свалилась эта ноша, и гордясь новым именем, которое она только что научилась выводить на бумаге.
По возвращении домой, не дав Софи доказать ему, что любовь в темноте, в темной спальне, гораздо экзотичнее, чем днем, под соснами, Аполлон настоял, чтобы она выведала у Лукреции Борджиа, где зарыты чайники с золотом. Лукреция Борджиа вовсе не желала открывать секрет и даже утверждала, что все позабыла. Она упрямо отказывалась вспоминать, отговариваясь преклонным возрастом и тем, что все время обо всем забывает. Софи, которой было отлично известно, что старуха обладает безупречной памятью, умоляла, умасливала, угрожала — все без толку. Наконец она вспомнила, что в ночь, когда из земли был добыт один из чайников с монетами, отцу помогал в раскопках Драмжер, и немедленно вызвала слугу. Тот, испугавшись бича, обещанного на случай запирательства, рассказал, что тайник расположен у большого камня, лежащего рядом с хижиной Жемчужины. Видя, что тайна раскрыта, Лукреция Борджиа, желая сохранить свой вес, мигом все вспомнила и сообщила, что число закопанных чайников равнялось четырем и что они были опущены в ямы к северу, югу, западу и востоку от камня.
Аполлон и Кьюп отправились на раскопки. Софи с радостью присоединилась бы к ним, однако заботливый Аполлон сказал, что ей не следует мерзнуть в темноте, пока они будут рыться в земле, и посоветовал провести время с большей пользой, прихорашиваясь перед ночным экспериментом.
Землекопов сопровождал Драмжер, изо всех сил скрывавший свою горечь, так как Аполлон внушал ему теперь нешуточный страх. Однажды он уже попробовал перечить новому хозяину и больше не хотел рисковать. В другой раз ему, возможно, не удастся отделаться испугом.
Раскопки продолжались около двух часов, но из земли были извлечены только два чайника. Впрочем, их содержимое, блеснувшее в свете фонаря, обещало куда более крупный куш, чем тот, что удалось бы выручить продажей всех драгоценностей Софи. Аполлон намеревался завладеть и ими, однако сейчас с него хватало радости от этой нечаянной удачи. Золотые, настоящие золотые монеты с орлами! Теперь они стоили в несколько раз больше номинала. Аполлон не знал, сколько монет помещается в каждом чайнике, однако они были настолько тяжелы, что их с трудом удалось дотащить до дому втроем и поднять в спальню Аполлона.
Аполлон не смог тут же заняться подсчетом своего состояния, так как Софи, нарядившаяся в батистовую сорочку, давно ждала его и уже проявляла нетерпение. Зато он сделал все, чтобы ввести ее в заблуждение относительно подлинной ценности клада. Зная, как глубоко ее невежество по части денег, он, продемонстрировав ей выбитые на монете годы, относившиеся к началу века, втолковал ей, что монеты старые и, значит, сильно обесценились. Возможно, этого хватит, чтобы оплатить плавание, да и то в обрез, тем более что капитаны, рискующие прорывать блокаду, могут запросить столько, сколько им вздумается. Так что еще неизвестно, во сколько им обойдется плавание только до Гаваны или Нассау, а ведь оттуда надо еще добраться до Англии! Возможно, им все-таки придется пожертвовать частью ее драгоценностей, но из-за этого не стоит горевать: во Франции она возместит утраченное сторицей.
Невзирая на свое обещание и ее легкомысленное одеяние, он с сожалением уведомил ее, прикусив губу, как заправский лицедей, что не сможет порадовать ее на этот раз. Он слишком утомился, добывая из земли клад, и теперь опасается нового приступа. Разумеется, он находится в полной готовности — он сделал выразительный жест и подмигнул, — но…
Отделаться от Софи оказалось не так просто.
— Как же твое обещание, Аполлон? Утром ты сказал мне, что вечером мы проверим, что лучше — ночь или день. Разве ты не помнишь, Аполлон?
— Да, я обещал. — Сейчас ему хотелось избавиться от нее любым способом — мирным, если получится, или любым другим. — Но если я снова свалюсь, то это разрушит все наши планы. Потерпи, Софи! Эта ночь не последняя, к тому же я стараюсь не только для себя, но и для тебя. Ты сама потом будешь меня благодарить. Ступай же к себе в комнату, иначе я не устою перед соблазном, и мы потом оба будем об этом сожалеть. Больше меня не беспокой: мне необходимо выспаться. Не тревожься за меня и не буди.
Она вняла его доводам и нехотя разжала объятия. Мысль об одиночестве в собственной спальне внушала ей отвращение, тем более что она возлагала на мужа такие большие надежды. Разумеется, он прав. Аполлон прав всегда.
Он дожидался, пока она уйдет, стараясь сохранить виноватое выражение на лице. Когда же она оставит его в покое? Дел у него невпроворот. Теперь у него в руках живые деньги, а также документ, по которому ее капитал, хранящийся в Англии, переходит ему. Настало время убираться. Он не хотел делать ей больно, но обстоятельства заставляли. Думая об этом, он поцеловал ее.
— Спокойной ночи, Софи. Встретимся за завтраком.
Видя, что просить его бесполезно, она тоже поцеловала его с похоронной миной на лице.
— Спокойной ночи, Аполлон.
Он проводил ее до спальни, после чего возвратился к себе, где его ждал Кьюп.
34
Аполлон затворил дверь, приложив палец к губам, и указал на стену, давая понять, что Софи может подслушивать. Разговаривать пришлось шепотом.
— Ты пойдешь к Жемчужине? — спросил Кьюп, ставший свидетелем унизительной для Софи сцены. — Здорово к тебе прикипела эта Софи! Занзибару она тоже не дает спуску: он говорит, что она совсем его заездила.
— Сейчас мне не до Жемчужины. У нас есть более важные дела. Завтра я хочу отсюда убраться. Кажется, здесь достаточно денег, — он указал на тяжелые чайники, — чтобы добраться до Нового Орлеана и продержаться еще какое-то время. Мы заберем мать, Жанну-Мари и навсегда распрощаемся с этой страной. В Англии мы возьмем еще денег, переберемся во Францию и уж там заживем! Деньги сочтем позже, но и так видно, что это чистое золото и что его много. Я хотел удрать с тобой вдвоем, но за мной увязалась Софи. Это создает сложности.