не отвечает за вверенных ему людей, как офицер. А всех их притом увечат и убивают, и ни за каким доспехом, ни за каким чином не спрячешься от ран или смерти. Три молодых человека пришли ко мне пару лет назад, так двое из них уже убиты.
– Все равно другого для себя не мыслю, в жизни мирной у меня путей нет, – твердо произнес молодой человек.
Волков молчал, думал, а тут вдруг взял на себя смелость не кто иной, как Курт Фейлинг.
– Возьмите его, господин генерал. Сдается, что этому горемыке и пойти больше некуда. Беден, сразу видно.
– И куда же я его возьму? – Волков скривился.
– Так пусть к капитану Рохе идет, ротмистру Вилли будет другом, а то он часто грустить стал после того, как ротмистр Хилли погиб.
– Грамотны? – спросил Волков.
– Грамотен, счет хорошо знаю, пишу бегло, молюсь и читаю на языке пращуров.
– Ладно. – Волков стал резать колбасу. – Дня через три-четыре тут будет мое войско, найдете капитана стрелков Роху. У него в ротах есть ротмистр Вилли, пойдете к нему юнкером. Жалованье будет сержантское. Если он вас согласится оставить, значит, останетесь. Все будет зависеть от него – и от вас. Лености, трусости и снисходительности к делу он не потерпит. Имейте в виду.
– Спасибо, господин, – обрадованно произнес Юрген Кропп фон Эльбен и поклонился.
– Теперь говорите «господин генерал», – поправил его Фейлинг.
– Да-да, – тут же согласился Кропп. – Спасибо, господин генерал.
В то утро Волков посмотрел два с лишним десятка молодых людей, а взял всего лишь семерых. То были крепкие и умелые люди, все из хороших семей, с которыми он хотел сблизиться. Агнес то хлеб ему отламывала, то кофе наливала, а сама тут же говорила тихо:
– Этот юноша – племянник Карла фон Хайнцхоффера, род у них захудалый, бедный, оттого все что ни есть мужчины в роду военные. Хоть и бедные они, но в городе влиятельные. Тут каждый третий городской офицер из их фамилии.
Или:
– А, Румениге – знаю таких. На обеде дважды у них была. – Она улыбалась и кивала молодому человеку и его отцу, что стояли перед генералом. – Его, кажется, дед два срока в бургомистрах был. А его дядя так при дворе его высокопреосвященства и сейчас пребывает обер-шталмейстером. Юноша сей, я слыхала, оскандалился романом со знатной замужней дамой из дома Мериногов-Вестов, вот семейство и хочет его убрать из города с глаз долой, пока оскорбленный дом его не зарезал.
Она поставила серебряный соусник со сливками перед кавалером на стол, а сама подошла к представителям семьи Румениге, чтобы перекинуться с ними парой вежливых слов. Они и разговаривали как старые знакомцы.
«Ишь как она тут освоилась. Своя среди местных стала. И хорошо бы то было, да как бы потом за нее хлопотать не пришлось, как бы она имени моего не запятнала».
Почти по каждому из соискателей службы у девушки были сведения. Волков удивлялся всякий раз, хотя должен был уже и привыкнуть к цепкости ее ума. Все она запоминала, что хоть раз слышала.
Помимо этих он взял еще Людвига фон Каренбурга и одного юношу по имени Рудольф из купеческой, но очень богатой семьи Хенриков. Не хотел брать купца, но Агнес настояла, сказала, что все дела купеческие в городе разрешает дед этого молодого человека, который является главой Первой купеческой гильдии города Ланна, а это большая сила, большие деньги. Он не стал ей перечить.
Габелькнат и Тишель сами попросились в кавалерию, Кропп фон Эбель за неимением коня был отправлен генералом в стрелки, а четверых – Хайнцхоффера, Румениге, фон Каренбурга, Хенрика – он взял в выезд, так как кони и доспехи были у них хороши. Да еще и послуживцев они имели четверых, а ко всему прочему их отцы, чтобы сыновей взяли в службу наверняка, еще и заплатили Волкову триста шестьдесят монет на содержание своих чад.
В общем, дело было выгодным, он получил семь отлично вооруженных людей к своим гвардейцам, да еще и деньги на их содержание. По окончании смотра кавалер оглядел всех молодых людей и их боевых слуг, что остались на его дворе, и еще раз убедился в правильности своего выбора.
Глава 33
Всех остальных соискателей он тоже посмотрел, всем им с извинениями отказывал, ни один не ушел обиженным.
А тем четырем господам, что остались при кавалере, он так сразу и сказал:
– Господа, один мой оруженосец стал знаменосцем и уже получил чин прапорщика, еще один – чин ротмистра кавалерии, двое были убиты, остался у меня только господин Фейлинг. – Курт Фейлинг сделал пару шагов из-за кресла генерала и поклонился новым господам, а Волков продолжил: – Он вам и будет начальником.
Шестнадцати- и семнадцатилетние молодые люди с удивлением смотрели на четырнадцатилетнего мальчишку, что стоял перед ними и был ниже всякого из них по росту. Видя их взгляды, Волков разъяснил молодым господам:
– Господа, мои слова для всякого из вас приказ, ежели я сказал, что господин Фейлинг для вас старший, то так тому и быть. Все вы крепче его и старше, все вы не один год истязали себя упражнениями в атлетических и фехтовальных залах. Но господин Фейлинг был со мной в сражении при холмах и участвовал в бестолковой, но храброй атаке рыцарей на арбалетчиков. А еще он был со мной при Овечьих бродах, и когда многие бежали, даже его старший брат, он остался со знаменем, один, без охраны. И стоял с моим знаменем, пока не зашло солнце и я не дал приказ отступать.
При этих словах сам Курт Фейлинг застыл, и лицо юноши пошло красными пятнами.
– Да и доспехи мои, оружие мое, мой шатер и моих лошадей он знает лучше всякого другого, оттого он и будет среди вас старшим.
Тут уж господа стали кланяться, принимая тем старшинство Курта Фейлинга. А сам он до самых ушей покраснел.
– Господи боже мой. Его не восстановить! Нет, не восстановить! – причитал лучший в городе оружейник, разглядывая доспехи кавалера.
Волков тут же стоял при нем, смотрел, как старый мастер разглядывает его некогда великолепный доспех, и слушал эти причитания.
– Узор погиб навсегда, особенно левый наплечник, левый наруч, шлем… О господи, что они делали с вашим шлемом!
– В тот день мне было нелегко, – сухо отвечал Волков.
– Нетрудно догадаться, – кивал мастер.
– Черт с ними, с узорами, – наконец произнес генерал, – верните мне крепость лат, а красота… – Он