Город, казалось, был полон женщин, прогуливавшихся по улицам, несмотря на холодный ветер, расточавших улыбки британским офицерам, смеющихся и болтающих на каждом углу. Все они как одна, разумеется, утверждали, что являются лоялистками.
Обосновался Джек на Каштановой улице, сняв апартаменты вскладчину с еще двумя офицерами из штаба генерала Хоу. Обходилось это недешево, однако Абсолют после всех перенесенных им испытаний не считал нужным скупиться, тем паче что в силу щедрости Бургойна в этом не было никакой нужды.
Ате, заглянув ненадолго, попенял другу по поводу неоправданных трат и уже на следующий день отбыл, задержавшись лишь для того, чтобы пополнить свои запасы книг. Протаскав всю кампанию с собой толстенный том «Клариссы» Ричардсона, Ате обзавелся пристрастием к сентиментальным романам, что, на взгляд Джека, являлось признаком далеко не лучшего вкуса. Сам Абсолют терпеть не мог романы. Другое дело — пьесы, их можно читать когда угодно!
Однако печалиться его заставляли не литературные пристрастия друга, а тот факт, что он возвращался в долину реки Могавк, где среди ирокезов разгоралась усобица. Братья договорились поддерживать связь, хотя в разделенной войной стране это было непросто. Они также условились о том, что, как бы ни сложились обстоятельства, с началом поры цветения они непременно встретятся в Вишневой долине.
На Саранчевой улице, которая больше походила на бульвар, находилось великое множество больших и малых лавок, харчевен, магазинов и мастерских. Над дверью одной из них красовалась золоченая вывеска с именем владельца: «Альфонс». Полукрона, врученная привратнику в щегольском кафтане и парике, обеспечила Джеку доступ во внутренние покои, а вид серебряной монеты весьма способствовал скорому появлению патрона.
Французский язык Джека удостоился похвалы наравне с его телосложением (явная лесть, учитывая нынешнее состояние Абсолюта). Но наибольшее и вполне искреннее восхищение вызвала готовность визитера расстаться с деньгами.
Столковались на цене, которая повергла бы в шок и лондонского денди, однако Джек понимал, что сможет выполнить поручение генерала, лишь вращаясь в тех же кругах, что и «Диомед». Чтобы собирать, пусть по крупицам, ценные сведения, шпион должен иметь доступ в высшее общество, а стало быть, в это же общество следовало попасть и Джеку. Кроме того, к расходам такого рода Бургойн отнесся бы с полным пониманием: оба они являлись ценителями портновского мастерства, не говоря уж о том, что в ходе долгой кампании Джек основательно пообносился.
Единственная трудность (о которой предупреждал Паксли) заключалась в том, что Джеку новый наряд требовался «еще вчера», и тут миниатюрный француз заартачился.
— Невозможно, мсье. На следующей неделе состоится губернаторский бал, и все дамы города явятся туда в нарядах «от Альфонса».
Он вздохнул с таким видом, будто названный факт был ему в тягость и никоим образом не способствовал тому, что его собственное платье обильно украшало золотое шитье.
— Но я тоже должен присутствовать на этом балу. Не считаете же вы, что я могу явиться туда в таком виде?
Альфонс оглядел платье Джека с плохо скрываемым презрением.
— Может быть, нам удастся приспособить что-то из уже имеющегося...
— Имеющегося? — Джек повысил голос. — Я не могу появиться в свете в обносках! Боюсь, сэр, вы так и не поняли, с кем имеете дело. Этот бал будет дан губернатором в мою честь. Я — лорд Джон Абсолют, герой Саратоги.
Это имя было бессмысленным, да и титул, по правде сказать, значил совсем немного. Джек прекрасно знал, что в Филадельфии, стоит бросить палку на перекрестке, непременно угодишь в трех лордов разом. Но вот мысль о том, что человек, в честь которого устраивается такое празднество и который, соответственно, будет в центре внимания, облачится в его, Альфонса, творения, польстила тщеславию портного и, безусловно, нашла отклик в его душе. Равно как и золотая монета в две гинеи, предложенная Абсолютом в качестве задатка. Альфонс со вздохом мученика положил ее в карман и согласился на все.
Потом лакей доложил портному о прибытии клиентов на назначенную примерку, и тот умчался, пообещав прислать Джеку подручных, чтобы снять мерку.
Вскоре Джека раздели до рубашки и бриджей, и помощники Альфонса (которые таинственным образом достигли почти невозможного, а именно проявили еще большее высокомерие, чем их хозяин) засуетились вокруг него, прикладывая портновскую ленту и записывая данные.
Подали вполне сносный белый портвейн, который Джек с удовольствием тянул маленькими глотками. Он уже давно не чувствовал себя так комфортно, а перспектива помериться силами с достойным противником (каким, безусловно, являлся «Диомед») представлялась весьма увлекательной. Конечно, возложенная на него задача требовала вхождения в роль великосветского щеголя, но для этой роли Джек как раз вполне годился. Или, во всяком случае, будет годиться, когда над ним поработает Альфонс.
Из соседней комнаты донесся смех, лишь слегка приглушенный тонкими стенами. Там находились и мужчины и женщины, и Джек с удовольствием прислушивался к каденциям добродушного подшучивания, хотя воспринимал не столько отдельные слова, сколько общий тон и настрой. Когда же в последний раз он слышал настоящий, непринужденный человеческий смех? В «Друри-Лейн»? Да, совсем в другой жизни. Рассеянно размышляя об этом, Джек продолжал прислушиваться, в то время как портняжки хлопотали вокруг него со своими лентами и линейками.
Потому он уловил кое-что еще. То был рассыпавшийся водопадом непринужденный женский хохоток. Необычайно музыкальный... и очень знакомый. Поняв, что именно он слышит, Джек вскочил и, не обращая внимания на протестующие возгласы подмастерьев, устремился к двери.
Следующая дверь была полуотворенной. Мужской голос присоединился к этому смеху, так что Джек счел возможным войти к леди без стука. Да и о каких церемониях могла идти речь, когда его сердце было готово выскочить из груди! Ускорив шаг, он ворвался в комнату.
Находившиеся внутри люди, видимо, привыкли к постоянному хождению взад-вперед, так что никто даже не поднял головы. Две юные особы на диване тормошили сидевшего между ними изысканно одетого молодого джентльмена. В одной руке он держал блокнот, пытаясь, несмотря на борьбу, сделать набросок с третьей очаровательной леди. Та стояла наискосок от дивана, в то время как мастерицы с булавками в зубах производили примерку. Леди пыталась сохранить неподвижную позу, чему мало способствовал привлекший туда Джека непринужденный смех.
Этой третьей молодой леди была Луиза Риардон.