— Понимаешь, Джек, — молодой человек горячился, отчего его корнуоллский акцент делался еще заметнее, — дело даже не в самом факте капитуляции, а в моей причастности к ней. Я командую морской пехотой. Я — старший из присутствующих здесь военно-морских офицеров. Тогда, на военном совете, я так им всем и сказал: мне, мол, понятно, что у армии нет другого выхода, но Королевский Военно-морской флот никогда не сдается. Иными словами, коли уж лоялистам позволили ускользнуть, а из дикарей и вовсе остался один только твой приятель, то почему бы не дать и мне возможность унести ноги с парой десятков моих парней? Но генерал почему-то и слушать меня не захотел.
Балкаррас был первым, кто упомянул о переговорах, а Ате подтвердил факт капитуляции, сопровождая это заявление неодобрительным фырканьем. Сама мысль о том, чтобы Британская армия сдалась колонистам, представлялась невозможной: никогда прежде ничего подобного не случалось. Однако и третий побывавший у койки Джека посетитель подтвердил этот прискорбный факт.
Когда Джек в первый раз поднялся и попытался сделать несколько неверных, как у новорожденного жеребенка, шагов, его остановил голос:
— В кои-то веки моим глазам предстало зрелище, способное их порадовать. Похоже, вы выздоровели, капитан Абсолют.
Джек обернулся, чуть не потерял равновесие и смог устоять, лишь оперевшись о свою палку.
— Генерал... Мне лучше, да. Пуля задела висок, но, к счастью, лишь вскользь. Моя многострадальная голова уцелела.
Бургойн стоял у входа, держась за край парусинового полога. При виде его Джек испытал потрясение: обычно полнокровное и румяное лицо генерала было мертвенно-бледным, и лишь под налитыми кровью глазами залегли темные тени. Снежные волосы его оставались густыми, но выглядели истончившимися и слипшимися. Лишь в одном Бургойн остался верен себе: мундир на нем по-прежнему сидел безукоризненно. Генерал исхудал, так что одежду наверняка пришлось ушивать, и мысль об этом вызвала у Джека улыбку. «Джентльмен Джонни» скорее отправился бы в поход без роты гренадер, чем без своего портного.
— Заходите, сэр, пожалуйста. Может быть, присядете?
Бургойн вошел и покачал головой.
— Боюсь, дорогой Джек, если я сяду, то мне будет уже не встать. Но вот вам сесть необходимо.
Он сделал жест в сторону койки, куда Джек и опустился со вздохом облегчения.
— Мне почти нечего предложить вам, сэр. — Джек обвел взглядом палатку. — Разве что... — Потянувшись, он снял с опорного шеста палатки связку волокнистых полосок. — Вот, сушеное мясо. Не угодно ли?
Бургойн взял одну из полосок и пожевал.
— Оленина, да? Бог свидетель, Абсолют, вас кормят лучше, чем кого-либо в армии. Это, наверное, все ваш Ате?
Джек кивнул.
— А где он? Мне бы хотелось поговорить с этим малым. — Генерал вздохнул. — Последний дикарь, который остался нам верен.
— Могу предположить, что Ате где-то вне лагеря. Добывает что-нибудь в этом роде, — промолвил Джек. — Я передам ему ваши добрые слова. И от его имени прошу вас принять это в подарок. Уверен, ему было бы приятно. — Заметив, что собеседник колеблется, Джек продолжил: — Не стесняйтесь, генерал, нам с ним двоим снеди хватит с избытком. И потом, вы же знаете, что у ирокезов принято делать гостю подарок.
— Ну что ж, не стоит проявлять неучтивость, — ответил Бургойн и, взяв предложенную связку мяса, быстро спрятал ее во вместительный карман мундира. — Так вот, сэр, мне хотелось бы обсудить кое-что важное. Не возражаете, если я все-таки присяду рядом с вами?
Джек подвинулся, и Бургойн тяжело опустился рядом. Было время, когда их совместный вес стал бы для лагерной койки серьезным испытанием на прочность, но теперь она даже не заскрипела.
— Итак, — деловито начал Бургойн, — вы ведь знаете о переговорах?
— Я слышал... кое-что. Значит, это капитуляция?
— Нет! — Бургойн постучал пальцем по колену Джека. — Эту кампанию я, возможно, и проиграл, но, несомненно, выиграл мир. Это конвенция, договор. Мы теперь именуемся «Армия Конвенции» и должны двинуться к Бостону, чтобы погрузиться на британские корабли и отплыть домой. Нами принято обязательство более не участвовать в этой войне, но... По крайней мере, это даст возможность его величеству отправить сюда свежие войска — нам на смену.
— Со стороны мятежников это... великодушно. Мягко говоря.
— Я обхитрил его, Джек, — гордо заявил Бургойн. — Я сказал Гэйтсу, что мы накинемся на него с примкнутыми штыками и лучше погибнем, чем подвергнемся унижению. И он все еще боится подхода Клинтона, тогда как мне прекрасно известно, что он не придет. Вот почему Гэйтс подписал договор и мы получили право отступить с честью.
При всей браваде в речах Бургойн отводил глаза, а Джек, со своей стороны, старался подавить рвавшийся наружу гнев. Капитуляция и есть капитуляция, назови ты ее «конвенцией», «договором» или как угодно еще. Пусть британцы и отступали с честью, но янки-то торжествовали![9] Он вспомнил о Саймоне Фрейзере, о его самопожертвовании и о тех сотнях, тысячах людей, что пришли сюда из Канады и остались здесь навеки. Вспомнил и ощутил то, чего никогда не испытывал раньше как королевский офицер, — стыд.
К горлу его подступил ком.
— Значит, мы пленные, сэр. Во всяком случае, на некоторое время.
— Да, мы находимся в их руках. Все мы, без исключения. — Генерал умолк и наконец поднял глаза. — То есть все, за исключением троих.
Он подождал, пока до Джека дойдет смысл сказанного, и продолжил:
— Как раз об этом я и хотел бы с вами потолковать. Одно из моих условий состояло в том, что мне было позволено уведомить моих вышестоящих начальников о... разгроме, произошедшем во многом по их вине. Поэтому янки гарантировали безопасный проезд трем моим гонцам с депешами. Один отправится в Бостон и оттуда, самым быстрым фрегатом, в Лондон, к лорду Гермэйну. Другой — в Нью-Йорк, к генералу Клинтону. И еще один — к сэру Уильяму Хоу, нашему командующему в Северной Америке, который добился некоторого успеха против Вашингтона и занял Филадельфию.
Когда Бургойн произносил эти слова, в голосе его невольно проскользнула нотка горечи.
— Я хочу, чтобы этим третьим гонцом стали вы. И отправились в Филадельфию.
У Джека учащенно забилось сердце: предложение генерала означало возможность остаться непричастным к капитуляции, сохранить свободу и продолжить борьбу. Однако солдатская честность заставила его выступить с предостережением.
— Я благодарю вас за оказанную честь и доверие, генерал. Но мое состояние, — Джек махнул рукой, — пока оставляет желать лучшего. Выздоровление может оказаться не столь быстрым, как вам бы хотелось. Насколько срочно требуется доставить генералу Хоу это известие?