Бросив быстрый взгляд на гостей, Сесил кивнул им и пригласил Монтигла в соседнюю комнату, куда слуга принес вино, чтобы подать его к ужину. При виде Сесила он как ошпаренный бросился вон из комнаты.
Сесилу не терпелось узнать, какие известия принес Монтигл, и для всеобщего блага определить свою роль в деле, которое становилось все более запутанным. Разумеется, милорд ничем не выдал своего нетерпения и лишь любезно осведомился о здоровье Монтигла, с задумчивым видом заметив, что прогулки верхом, подобные той, которую он только что совершил, могут нанести ему непоправимый ущерб. Монтигл еще не отдышался после бешеной скачки, его одежда была заляпана грязью, а по лицу градом струился пот. Он торопливо рассказал Сесилу о том, что случилось у него в доме и сбивчиво передал содержание письма и только потом вручил само послание.
По лицу Сесила пробежала легкая дрожь. Он сразу заметил, что оба письма написаны одной рукой.
— Благодарю вас, милорд, — сказал Сесил, аккуратно складывая письмо. — Независимо от последствий, которые могут иметь место, вы поступили правильно, доставив мне это послание. — Он кивнул Монтиглу, жестом приглашая его вернуться в зал, где их поджидали три лорда, непроницаемые лица которых напоминали горгулий со стен собора, и только горящие глаза выдавали волнение почтенных господ.
Ни слова не говоря, Сесил вручил письмо Нортгемптону, славившемуся при дворе неукротимым честолюбием, которое являлось результатом многолетней ссылки во время царствования Елизаветы. Подобно новообращенному, который вкладывает всю свою страсть в каждый отпущенный ему год жизни, Нортгемптон был преисполнен решимости добиться успеха на политическом поприще и посвятить этому остаток дней. Прочитав письмо, он молча передал его двум другим лордам, которые также не проронили ни слова. Потом тайком от Монтигла Нортгемптон бросил многозначительный взгляд на первое послание, оставшееся лежать на столе, и вопрошающе приподнял брови, но Сесил знаком дал понять, что не желает посвящать нежданного гостя в свои дела.
— Лорд Монтигл, как вам известно, члены правительства получают множество подобных писем, — нарушил Сесил затянувшееся молчание.
Перед суровым взором властей предержащих Монтигл сник и втянул голову в плечи. Неужели он выставил себя полным дураком?
— Тем не менее вот уже несколько месяцев до меня доходят слухи о плетущемся за границей заговоре, зачинщиками которого, боюсь, являются ваши единоверцы. Мы представим это послание на мудрый суд его величества и призовем на помощь его бесценное мнение. Заговорам, как и фруктам, для созревания требуется время.
Боже мой, письмо покажут королю! Когда это произойдет: сегодня вечером или завтра? Монтигл задумался, правильно ли он поступил, прервав ужин и примчавшись во дворец. Может быть, следовало положить письмо вместе с другими ходатайствами и прошениями, чтобы им занялись, когда подойдет очередь?
— Его величество… — начал, заикаясь, Монтигл.
— Находится в Ройстоне на охоте, — тихим голосом прервал его Сесил. — Он останется там до тринадцатого, потом остановится в Уаре и на следующий день вернется в Лондон, в замок Уайтхолл. Уверен, что в лесу его не подстерегает скрытый удар, — снисходительно добавил он и взглянул на трех лордов, которые ответили ему едва заметной улыбкой. — Мы признательны вам, милорд, за усердие, и будьте уверены, что оно нисколько не повредит вам в глазах его величества. Возвращайтесь с легким сердцем домой и продолжайте прерванный ужин.
Монтигла отпустили с миром. Низко поклонившись, он стал пятиться к выходу, а в это время слуги стали подавать задержанную трапезу. Озадаченный молодой лорд медленно ехал по темным улицам по направлению к дому, где его ждал безнадежно испорченный ужин.
— Мне не было нужды стоять так близко, — проворчал Манион, отогревая озябшие руки у огня. — Он наделал столько шума, как будто в Уайтхолл явились не три человека, а нагрянула целая армия.
Грэшем отправил Маниона к главным воротам Уайтхолла, чтобы удостовериться в прибытии Монтигла, на которое они так рассчитывали.
— Что будем делать теперь? — спросила Джейн.
Некоторое время Грэшем молча смотрел на девушку и вдруг, не дав ей опомниться, схватил в объятия и крепко поцеловал в пухлые губы.
— Со мной нельзя обращаться как с едой, которую хватают со стола, когда заблагорассудится! — возмутилась Джейн, отстраняясь от Генри, который с удовлетворением отметил, что, несмотря на гнев, девушка не оставила без ответа его страстный поцелуй.
— Нарядись прислугой, мы идем в театр! — воскликнул Грэшем.
— Разве можно? А вдруг нас увидят?
— После стольких дней пребывания в этой дыре было бы преступлением отказать себе в развлечении. Мы переоденемся слугами и пристроимся в последнем ряду партера, а после спектакля, думаю, можно вернуться к нормальной жизни в нашем доме на улице Стрэнд.
— Значит, опасность миновала?
— По возвращении в город я представлю дело так, будто мне вырезали опухоль и теперь я только начал выздоравливать. От одного моего вида всем станет плохо, но, разумеется, прежде чем показаться на люди, я проведу несколько недель в постели. Какую угрозу представляет для Сесила бедный калека? В любом случае заговор раскрыт, и у его светлости нет причин меня опасаться.
Все утро, проведенное в Уайт-Уэбзе, Кейтсби старательно успокаивал Анну Во, и не так уж важно, что он не сумел полностью развеять ее страхи, главное, что удалось их на время усыпить. Не пройдет и недели, и отпадет нужда прикрывать свои дела и помыслы лживыми выдумками. Всего одна неделя — и мир узнает правду.
Том Бейтс принес письмо в полдень. Его привез простой слуга, который загнал лошадь во время ночной скачки и совершенно выбился из сил сам. Кейтсби с непроницаемым видом прочел торопливо нацарапанные строки и, аккуратно сложив письмо, положил его в потайной карман брюк и вернулся к прерванной трапезе. Анна без умолку болтала о важных событиях в жизни соседей, о рождении детей и их воспитании. Поднявшись из-за стола, Роберт любезно поблагодарил хозяйку и раскланялся с остальными гостями, сидевшими за столом. Том Уинтер понимал Кейтсби без слов и тайных знаков и вскоре после его ухода тоже встал из-за стола. Братья Райт последовали за ним.
— Кажется, у нас возникли небольшие осложнения, — сухо обронил Кейтсби, вручая послание Уинтеру. Том приступил к чтению, и постепенно его лицо стало наливаться краской. — Полагаю, мы в долгу перед твоим родственником Томом Уордом, — заметил Роберт, передавая письмо Киту, а затем Джеку Райту. Братья Райт одними из первых присоединились к заговорщикам и не любили лишних слов, но когда до этих сильных и сдержанных мужчин дошел смысл написанного, обычное хладнокровие им изменило, и они в растерянности уставились на Кейтсби.