«Меня заколдовали…» – мелькнула паническая мысль и растворилась в ясном утреннем небе за окном.
В палате их было трое, остальных баба Мила выгнала. Когда Шурик вернул сумочку и студенческий билет, она сказала:
– Не казни себя, греха на тебе нет. Поступил как должно. А Иван Прокофьевич посодействует, если что выплывет.
– Почему, я себя не казню…
– Это пока. Годик тут покрутишься, совесть и начнет клевать. Совесть-то у тебя, мальчик мой, есть.
– С чего мне тут год крутиться? – изумился Шурик.
– Будешь-будешь, деваться некуда.
Татьяна с любопытством его разглядывала, он ощущал это непрерывно. Сам на нее смотреть боялся, не говоря уж – дотронуться. Она первой взяла его за руку и попросила:
– Расскажи о себе. Что-нибудь, что сам хочешь.
– Я плохой человек, – сказал он вдруг. – Все так странно, но… гадом буду, не хочу врать.
Она засмеялась и возразила что-то. Он только отмахнулся и, перекрикивая ее, принялся вытряхивать из себя эту дрянь, эту грязь, застрявшую на фильтрах души, – все то, что еще вчера делало жизнь легкой и приятной; мол, люблю только себя, мол, женщины для меня – не люди, а куклы, которым полезно почаще, фигурально выражаясь, отрывать лапы; мол, вряд ли я буду верным мужем, потому что думаю не тем местом… Он сознался в том, что детей не любит. Покаялся даже в самой постыдной с его точки зрения вещи – что в случае настоящей опасности бросит своего товарища, друга или попутчика и сбежит (подругу или попутчицу – уж точно), как это, увы, уже бывало. Да, сбежит, оправдываясь тем, что нет для него ничего ценнее собственной жизни… Потому что я трус, подытожил он. Хоть и с мускулами. Даже приступы ярости, когда он себя плохо контролирует, – проявление такой трусости… Он не плакал, но был близок, потому что отчетливо видел: эта девушка – не для него. Будущего у них нет.
После этакого выплеска помолчали.
– Время покажет, – сказала Татьяна. – Может, все и так, а может – совсем не так.
– Ты, Александр Викторович, сегодня спас свою семью, – добавила бабуля. – Забудь и думать про трусость. С остальным – поможем. Кстати, Ваня спрашивал, по какой линии ты хочешь работать?
– Министром коммунального хозяйства, чтобы электрику в подъездах не курочили.
Таня захохотала, схватившись за спинку кровати. У Шурика от этого смеха снова ком подступил к горлу.
– Сделаем. А теперь о печальном, детки мои. Ты, зятек, молодую-то свою освободил, это большое счастье, но за все надо расплачиваться, особенно за… Ты понимаешь, о чем я? За что расплачиваться? Придется тебе потерпеть.
– В тюрьму? – Голос Шурика внезапно сел.
– Зачем тюрьма? Считаю, твои действия квалифицируются по сто пятой статье – убийство при превышении пределов необходимой обороны. Наказывается исправительными работами на срок до одного года. Примешь наказание здесь же. Иван Прокофьевич даст команду, тебя оформят на постоянную. Этот год отработаешь в морге. Время пролетит быстро, там и девочка ваша родится, а умру я годов через пять – тебе станет еще легче… Я в ум никак не возьму, детки, почто вы себя мучаете?
Шурик с Татьяной переглянулись.
– О чем ты, бабуля?
– Да поцелуйтесь же наконец!
И правда, чего они ждали?
Эпилог
К злой памяти тысяча девятьсот восемьдесят шестому у Непокатигробов родились уже две дочери, а третья была на подходе, в животике у мамы. Молодая семья была счастлива – при таком-то папе-деде! Как и ожидалось, Романов прихватил своего верного Плаксина с собой, уезжая из Ленинграда. Жили в Москве на Кутузовском, в районе гостиницы «Украина». Шурик закончил Корабелку и работал, набираясь опыта, в спорткомитете при Совмине СССР; Татьяна перевелась на истфак Московского университета.
И все бы зашибись, если бы не сложности со старшенькой, с той, которую нарекли Надеждой. То одно, то другое сваливалось.
Родилась она в начале мая тысяча девятьсот восемьдесят второго. Имя дали не по святцам, а просто так, по наитию, и бабка Мила не возражала. Надежда – она ведь и есть надежда… А уже девятого сентября восемьдесят второго случилась первая авария на Чернобыльской АЭС, был мощный радиоактивный выброс. Население СССР, как обычно, тревожными новостями беспокоить не стали. Но дело, собственно, не в аварии, а в том, что на следующий же день у няни, гулявшей с Наденькой, случился сердечный приступ прямо во время прогулки. Приступ такой, что она потеряла сознание, а в скорой скончалась. Бесхозную коляску с ребенком сдали в милицию и, после серьезного стресса как для родителей, так и для младенца, Надя вернулась в семью.
Только-только оклемались, как футбольный матч в «Лужниках» закончился чудовищной давкой, в которой погибли три сотни человек. Это было двадцатого октября восемьдесят второго. И немедленно – в ночь на двадцать первое – случился пожар в доме, где жили Непокатигробы, под их квартирой. Эвакуировались с помощью пожарных по штурмовой лестнице, однако Наденька надышалась угарным газом и попала в больницу, где ее с большим трудом откачали. Зато родственник Плаксина, пенсионер союзного значения, у которого, собственно, и жили, задохнулся насмерть.
Почти год их не трогали… точнее, до пятого июня тысяча девятьсот восемьдесят третьего. В тот день пассажирский теплоход «Александр Суворов», шедший по Волге, на полном ходу врезался в несудоходный пролет железнодорожного моста, снес рубку и кинозал, заполненный зрителями. Вдобавок от удара сошел с рельс мчавшийся по мосту грузовой поезд и упал на теплоход. Невообразимая жуть. Шептались, что погибло до шести сотен человек. Может, преувеличение, но что несколько сотен – точно. Человеческие фрагменты отправлялись на кремацию вагонами… Как эта история коснулась Непокатигробов? Татьяна с годовалой Наденькой тогда была в зоопарке. Держала дочь на руках, пытаясь заинтересовать животными, когда из вольера вырвался тигр. Целенаправленно побежал к Татьяне с ребенком – будто задание выполнял. Милиционер, чудом оказавшийся поблизости, бросился наперерез, расстреливая магазин, и тигра убил, но сдох тот не сразу, хватанул героя насмерть. В возникшей панике Татьяну сбили на асфальт, они с дочерью получили сотрясения мозга и неопасные переломы.
Стало совершенно очевидно: маленькую Надежду, а вернее, то зерно, что прорастало в ней, пытались извести, используя заговор на погибель, подкрепленный гекатомбами. Причем на жертвенную кровь не скупились, сволочи, отдавая человеческие жизни сотнями. Но промахивались и промахивались, то ли благодаря совместным усилиям бабки Милы и ее селяниц, то ли соизволением кого-то еще, непостижимого разумом. В результате гибли другие: няня, родственник Плаксина, милиционер. В случае с няней Наденьку приговорили к так называемому синдрому внезапной младенческой смерти, а сработало проклятие на пожилой женщине…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});