– С кем говорил, с Боссом? – этак невзначай спросил его Шурик.
– Нет, с Алиной Никифоровной.
– Это кто?
– Его жена. Из рода Чернобаевых, ихняя матрито́чка.
Шурик, вылезавший из будки, споткнулся.
– Чего-чего?
– Типа старейшина, – с полнейшим безразличием пояснил Кощей. – Носительница родового ядра. Сильная ведьма-веретеница.
Значит, я тоже говорил с Чернобаевой, подумал Шурик. Все время или только с какого-то момента? Уже не понять…
– Почему не сказал, что тебе дали оберег? – произнес Кощей ему в спину, как плюнул. – Почему не отказался от оберега, когда давали?
– С какой стати… – начал Шурик и не успел закончить.
Закатов сорвал с его шеи бабкин шнурок с узлами, бросил на асфальт и принялся топтать.
22
Они не подрались, хотя при других обстоятельствах никому и никогда бы Шурик не спустил с рук такого скотства. Просто опять что-то случилось с его волей. Приступ слабодушия обрушился, как лавина (как «снежная доска»), и состояние это граничило с тем сортом постыдного слюнтяйства и трусости, которые он ненавидел в жизни более всего. Оберега нет, тоскливо думал он, валяется мой спаситель в городской пыли. Кощей – опасный и злой мудак. Как противостоять этой силе, подпитывающейся от какого-то там «родового ядра»?
Морок побеждал. А Шурик не умел проигрывать…
Они возвратились в морг – фактически домой. Кощей завел безвольную куклу в секционную и закрыл дверь на ключ. Потом вытащил откуда-то из-под халата нож – тот самый, из сна. Круг замкнулся окончательно.
Откуда у меня студенческий билет и сумочка, риторически вопросил Закатов и сам же дал вполне очевидный ответ: из подъезда, снял с тела твоей сучки. Это ведь он, Констанциус, устроил по поручению Бассарыкова несчастный случай для Татьяны. Потому, кстати, и опоздал на работу. Хорошо, машина есть, домчала в больничку за шесть секунд. А Бассарыков готовил операцию давно, потому и заслал своих учеников санитарами в эту больницу, ближайшую к выбранному месту…
Закатов был какой-то другой, совсем непривычный, и изъяснялся по-другому: правильными фразами и без эмоций. Страшновато, если начистоту. Как будто не он говорил, а им говорили. Как будто раньше прикидывался дебилом и сосунком, а на самом деле всегда был умный, взрослый, и вот пришло время показать истинного себя. Плюс глаза его… невозможно было в эти глаза смотреть.
Есть предсказание, сказал он, что семя, упавшее в Белозеровых, прорастет совершенно новым родовым ядром. И не простым ядром, а Державным, приходящим к нам не чаще раза в столетие. Предсказание получено в морге судмедэкспертизы на Екатерининском проспекте, более известном как Дуборезка, – с принесением двух жертв. Жертвы – сельский учитель из Лужской области и заведующая мясным отделом «Елисеевского» – специально были выбраны таким образом, чтобы не нарушать равновесие противоположных сил и чтобы все потревоженные сущности остались довольны. В обоих случаях результат одинаков. То же повторили в Москве, в Перми, а потом – для уверенности – в Аркаиме. Подтвердилось.
Так вот, нельзя допустить, чтобы Державное ядро дало урожай, пожинаемый селяницами. Того, что Григорию Романову не удастся потеснить нашего человека в Кремле, уже не изменить, но потом, потом! Как только дитю исполнится семь, все перевернется. Россия перевернется, а вместе с нею и весь мир. От родившегося ребенка избавиться гораздо тяжелее, чем не дать ему родиться, поэтому решено было пресечь на корню поворот этого шарнира времени, убрав будущую мать. Кто ж мог предположить, что это как раз и приведет к зачатию…
А ты ведь всегда был наш, Непокатигроб, огорчился Закатов. На тебя рассчитывали. Что с тобой случилось, жмурило? Разве не ты со мной еще месяц назад в Минске обирал подвыпивших торгашей – после выигранных соревнований, где, между прочим, защитил честь родного Ленинграда! Мы тогда действовали по прямому указанию тренера, так почему теперь, когда Босс гарантирует безопасность и даже награду, ты приссал? Приссал-приссал! Или, например, в школе ты отделал киянкой одного борзого кента, да так, что тот на койку слег. К тебе, помнится, директор тогда психиатра вызывал… было ведь? Было, сам рассказывал. Где твоя злость, чемпион? Где презрение к так называемым людям?
Ты хоть понимаешь – ТЕБЯ ИСПОЛЬЗУЮТ!
А правда, что со мной, удивился Шурик. Какое мне дело до этой мокрощелки?!
Проговорил в уме грязное словечко и сам себе стал противен. У девочки есть имя. Татьяной ее зовут. Кого – ее? Мою жену. Я вернул ей жизнь и теперь отвечаю за нее… за мою спящую красавицу… Закатов мгновенно учуял, что происходит, однако ударил не ножом, а кулаком, все еще надеясь вразумить товарища.
Нокдаун…
23
Я сломан, думал Шурик со смертельной тоской. Я приссал, прав этот урод, я даже себя не могу защитить, не то что мою девушку. Жизнь кончена, все кончено… Татьяна Плаксина подошла к нему и присела рядом на корточки:
– Привет.
– Откуда ты взялась? – спросил он.
Она была в ночной рубашке и босиком.
– От бабушки ушла.
– Опять детские сказки… Он волка еще не ушла? Колдуны меня кончают, а ты издеваешься.
– Издеваюсь? – ужаснулась Татьяна. – Над мужем? Не дождешься, воспитание не то… Ведунов не существует, Шурчик, бабка тебе объясняла, есть только ведуньи. Закатовы – да, был такой род, почти сгинувший, слава Богу. Погань и скверна. Кто он такой, этот Кощей, чтоб тебе его бояться?! Злой мальчик, которого ведет под руку чужая тетя, а он даже ничего толком про себя не знает. Он никто, силы ему взять неоткуда, если ты сам не дашь.
– Что же ты, внучка ведьмы… прости, внучка «бабки», не смогла от него защититься?
– Так и я никто. Власть переходит от бабки к дочери или внучке, только когда бабка упокоится.
– Умрет?
– Не умрет, а упокоится, – строго поправила Татьяна. – Уйдет.
– Да никуда Кощей не сгинул! Он меня… – Шурик зажмурился и застонал от жалости к себе, – хочет кастрировать по-настоящему!
И вдруг она засмеялась – колокольчики серебряного смеха рассыпались по мертвому кафелю. Ну и переходы у них, у истеричек, подумал Шурик, с облегчением сознавая, что всерьез эту угрозу не восприняли.
– Убить они могут, морок наслать – да, а кастрировать – нет. У них свои ограничения. Ты, главное, помни: что бы ты сейчас ни выбрал, я люблю тебя, солнце мое. И я хочу тебе сказать… хочу попросить… Спаси меня.
24
Все это длилось долю секунды. Одно мигание глаза, оно же мгновение ока – и вот Шурик снова в нашем мире. Не учили Кощея в нокауты отправлять, борец он был, а не боксер. А нокдаун – не нокаут, сознание остается при тебе, можно притвориться и полежать, прикидывая свой ход.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});