Читать интересную книгу Новруз - Назир Зафаров

Арабские слова текли равномерно, как вода из дырявого бурдюка, и остановить их нельзя было ничем. Имам не обращал внимания на слезы Мастон, ее всхлипы соединялись с молитвой, и получалась какая-то печальная песнь, которой, казалось, не будет конца.

Сам имам знал, конечно, сколько слов предназначено жениху, сколько — невесте. К тому же сегодня он не был особенно щедр и, как мне показалось, отрезал от молитвы большущий кусок. В самый торжественный момент, когда, развесив уши, я ловил таинственные слова, имам вдруг прервался.

— Без причины не бей будущую жену, не оставляй ее без средств, если уедешь больше, чем на полгода.

Произнеся это по-узбекски, имам посмотрел на меня с укором, будто я уже успел побить Мастон.

— Ну!

— Не буду бить, — ответил я виновато.

Имам погладил свою жиденькую бородку, кашлянул многозначительно, как бы одобряя мое решение, и опять стал лить арабские слова из своего неиссякаемого бурдюка. Они предназначались теперь Мастон. И снова прервался на самом неожиданном месте и спросил плачущую невесту:

— Согласна ли ты стать женой Назиркула, сына Сафара?

Надо было ответить «да» всего лишь, или, может быть, кивнуть утвердительно головой. Но Мастон, как известно, ничего не умела делать сразу, а сейчас просто не хотела. Насильно привели ее на террасу, насильно пытались обвенчать. Не зная, как спасти себя, Мастон плакала.

Имам повторил:

— Согласна ли ты стать женой…

Еще пуще залилась слезами Мастон. Однако от имама спастись слезами было невозможно. Лей их хоть целый день, он будет стоять над тобой и повторять:

— Согласна ли… Согласна ли…

Янга — сваха — толкнула ее в бок.

— Ответь «да»! От одного слова язык не отвалится.

Я тоже подумал: от одного слова, конечно, язык не отвалится. Имам вон сколько наговорил, а язык у него на месте. Наверное, Мастон не хочет этой свадьбы, ненавидит меня. Забыла, что мы были друзьями, вместе играли. Еще подавно бегали вокруг казана, в котором жарилась кукуруза, и ловили прыгающие, словно кузнечики, белые шарики. Она весело смеялась, когда схватывала раньше меня такого фыркающего кузнечика.

На помощь пришел услужливый сват. Он сказал имаму:

— Раз не говорит «нет!», значит, согласна. Завершайте обряд!

Все сразу и окончилось. Двух детей объявили мужем и женой. Один горько плакал в это время, другой растерянно смотрел на окружавших его людей, не понимая, что же произошло в его жизни.

Домой мы возвращались той же дорогой и так же старательно месили глину. Ее вроде стало больше или мне так показалось — ноги с трудом передвигались, сапоги то и дело увязали в липкой жиже.

Йигиты молчали, я — тоже. Урдушмат не находил повода, чтобы пошутить, а если самый веселый и самый разговорчивый не находил слов, то где их взять неразговорчивым?

Всем было грустно. Неприятный осадок оставил в каждом свадебный обряд. Мне показалось, что меня обманули. Я но нашел, а потерял что-то. Что именно, не знал, но это потерянное было мне дорого, оно жило во мне и казалось светлым. Четкого облика оно не имело, как не имело и названия. Наверное, и Мастон с чем-то расставалась и потому плакала так горько.

Что же оно, это светлое, единственное?

Дорога длинная, и можно было мысленно поискать утерянное. И если не найти, то хотя бы понять, что это. Голова моя по была еще приспособлена для подобных поисков, в разные стороны вела меня мысль, и все туманнее становилось утерянное. Чем дальше оно отходило от меня, тем острее я чувствовал боль утраты.

Так, наверное, я и не нашел бы ответа, если бы не друг мой Адыл. Его не было рядом, он но месил вместе с нами грязь улицы, но ведал о тех мучительных поисках утерянного, которыми был занят я. Адыл стоял у калитки своего дома и смотрел на меня, возвращающегося от невесты. То, что он стоял у калитки, не было чем-то особенным, — мы часто встречались на улице. Но то, как Адыл смотрел, поразило меня. Мой друг не улыбался, не кричал: «Эй, Назиркул!», не бежал ко мне, радостный и счастливый. Он стоял, держа рукой дверную скобу, и глаза его были грустными-грустными. Грусть эта смутила меня, и я опустил голову. И так, с опущенной головой, шел. А когда поднял ее, Адыла уже не было — калитка захлопнулась.

Мы прошли мимо дома моего друга. Я догадался, что так будет всегда. Не взлетят уже больше наши змеи в голубое небо, не попадут в наши руки первые весенние подснежники, не нарушат покоя улицы наши веселые игры. Адыл остался там, в детстве, меня увели из него.

Около нашего дома йигиты простились со мной — жених уже не нуждался в свите, — и я один вошел во двор.

— Вот и женишок! — встретили меня возгласами приветствия женщины, собравшиеся у нас по случаю свадьбы.

Ко мне подошла матушка, обняла меня и радостно прошептала:

— Счастья тебе, сыночек, пусть дни твои будут светлыми.

Кто-то протянул ей глиняную чашу с сушеным урюком, она взяла горсть и высыпала на меня. Так должны были всю жизнь сыпаться на жениха радости и удачи. Поток плодов обычно сопровождался веселыми возгласами девушек, визгом ребятишек, которые расхватывали сладкие комочки и засовывали их в рот. Сегодня не было ни радостных возгласов, ни смеха, ни ребячьей возни. Стучали только падающие на землю сухие плоды.

— Теперь отдохни, — сказала матушка. — Когда привезут невесту, мы позовем тебя.

— Хорошо.

Невесту обычно привозили в конце дня, когда заходило солнце. Мне даровалось время на раздумье о будущей жизни. Я мог остаться наедине с самим собой, что было самым желанным для меня сегодня. Матушка посоветовала пройти в мехмонхану, но в нее нет-нет да и заглядывал кто-нибудь, поэтому я вроде бы направился в дом, а по пути свернул к калитке, что соединяла наш двор с соседским, и оказался в чужом саду. Здесь было тихо, соседи на время праздника перебрались к нам, и ни одна живая душа мне не встретилась.

В саду стояла деревянная супа. Удобнее места для размышлений и не придумаешь. Но под деревьями было сыро и холодно, каждую минуту мог появиться сосед, творивший молитву в мечети, лучше поискать уголок поукромнее. Я прошел к лестнице, что была приставлена к стене, и по ней взобрался на чердак.

Высота и одиночество. Отсюда видна наша махалля, погружающаяся в сумерки. Осенний вечер — а он уже вступал в свои права — был пасмурным, и далекие очертания города сливались с небом. Ясно вырисовывались лишь соседние крыши да вершины голых тополей, поднимавшихся над хаузом у дома дервишей. По и они уже таяли в сизой дымке.

Я сел на снопы клевера, которые лежали на чердаке, и стал думать. Матушка пожелала мне светлых дней. Первый был пасмурным и таким уже останется. Тучи не могут рассеяться сразу, если мы с мамой даже сильно пожелаем этого. Я поднял глаза к небу и стал выискивать звезды. Может быть, одна какая-нибудь, самая маленькая, вспыхнет в вышине, пробьется сквозь облака, и глянет на Назиркула. Глянет и подарит ясное утро. Говорят ведь: звезда вечером — утром солнце.

Мне очень хотелось, чтобы утром взошло солнце и все утерянное вернулось ко мне: Мастон перестала плакать, дружище Адыл вышел из калитки и, как прежде, позвал меня на зеленые холмы искать подснежники. Чтоб я не был женихом и мог поступать так, как мне заблагорассудится.

Мысль о могучем солнце была настолько заманчивой, что я решил дождаться его. Дождаться здесь, на чердаке. Пусть меня ищут, пусть зовут, не откликнусь. А лучше поднимусь прямо на крышу, там солнце появляется раньше.

Я нашел лаз и выбрался через него на крышу. На меня сразу набросился ветер и обдал холодом. Но что может сделать ветер с человеком, который хочет быть ближе к небу? Сколько бы он не бесчинствовал, я не уйду, не спущусь на землю.

Устроившись поудобнее, прислонившись спиной к трубе, я стал ждать. Вокруг было тихо. Внизу, под деревьями, шелестели опавшие листья, скреблись на чердаке мыши, сонно скрипела под ветром калитка. Все это было привычно, знакомо, и иным я не представлял себе осенний вечер.

Так, в тишине я и дождался бы желаемого. Но судьба не несла в своем хурджуне ничего радостного для меня. Едва я поднялся на крыльях мечты, как их туг же оборвали. Издали, со стороны гузара, донеслась свадебная песня. Женщины славили невесту, которая направлялась в дом жениха. Пели они о Мастон:

Те ли слова у нас, или не те.        кто знает?Что пожелать сироте,        кто знает?Сны ее горькие,        кто видит?Имя любимого,        кто слышит?

Солнце далеко, а невеста близко. Минует шествие гузар и окажется на нашей улице. Не осуществились твои мечты, Назиркул. Слезай с крыши и встречай невесту. И встречай хорошо, чтобы все увидели, как ждешь ее, как скучаешь, как торопишься снять с арбы.

Свадебное шествие уже на нашей улице. Песня стала громкой, каждое слово отчетливо слышно.