закашлялся, поняв, что охрип и больше вопить не могу. По крайней мере, без дикого напряжения. Горло уже саднило, во рту пересохло. Глаза слезились. Как я выглядел, интересно?.. Кожа горит, физиономия взмылена – надо полагать, со стороны я очень похож на психопата, выбравшегося на оперативный простор. Или на наркомана, которому сказали, что он больше не получит своей привычной дозы… Наплевать. Лишь бы Кэсси никуда не исчезла, лишь бы я успел увидеться с ней до того, как она задумает уехать… Я подошел к двери и принялся ритмично лупить кулаками по мягкой обивке. Лупил, наверное, минут двадцать. Потом понял, что лежу на полу, пытаясь оторвать обивку от того места, где должен находиться порог, и заливаюсь злыми и отчаянными слезами, понимая всю тщетность усилий.
Сколько я там проторчал? Вообще-то недолго. Всего лишь несколько часов, не больше четырех. Но за эти часы я прожил целую вечность в аду. Уж не знаю, то ли старые воспоминания тому виной, то ли склонность к клаустрофобии (а это да, не выношу закрытых помещений), то ли боязнь потерять Кэсси, то ли просто страх за свою шкуру – мало ли, какой будет следующая «станция» после палаты для буйных. Стыдно признаться, но про Татьяну я не вспоминал. Почти не вспоминал, так будет точнее. А если и вспоминал, то как-то уж совсем мимолетно и без малейшего беспокойства за нее, хотя отлично ведь знал, у кого в лапах она находится, и чем для нее может закончиться подобное приключение.
К исходу четвертого часа за дверью послышался приглушенный лязг, и обивка пришла в движение. Я встал наизготовку, чтобы броситься на вошедшего, кто бы там ни был, но он решил по-своему: просто толкнул меня, когда я кинулся, да так, что я вмиг опрокинулся навзничь; Курач и в обычной обстановке мог справиться со мной на ура, а тут я, видимо, сильно устал от своих бестолковых метаний по клетке. Конечно, у психопатов сил бывает нечеловечески много, но в этот момент я ими не сумел воспользоваться. Несмотря на мои вопли, Иван до обидного легко скрутил мне руки за спиной чем-то вроде ремня, а затем другим ремнем стянул и ноги, дав мне возможность лишь хаотично брыкаться. Что я и делал, извиваясь червяком на мягком полу и понося этого дегенерата такими существительными и эпитетами, что даже и сам удивлялся, откуда только они берутся, так как я их точно раньше никогда не слышал. Дегенерат только посмеивался, глядя на меня с доброй улыбкой, а потом посерьезнел и крикнул в полутемный коридор:
– Дамы, можете заезжать.
Не успел я удивиться или как-то прокомментировать эту реплику, как «дамы» действительно заехали. Через порог перевалило инвалидное кресло и продвинулось внутрь, увязая на мягком полу. Курач нагнулся, подхватил кресло за переднюю подножку и помог вкатиться седоку.
В кресле сидела Эльвира Столярова-Мельникова-Ратаева. Она мрачно смотрела на меня, с явным презрением выпятив нижнюю губу. Лицо у нее уже было в полном порядке, без следов повреждений. Только одна нога казалась заметно толще другой.
Кресло за задние ручки толкала не кто иная, как Татьяна. У нее на лице, в отличие от Эльвиры, как раз имелись следы некоторых повреждений, совсем несущественных: слегка заплыл правый глаз, да опухла правая же щека – пустяки, в общем. Словом, и говорить-то даже не о чем.
Войдя, она бросила ручки кресла, обогнула его стороной и подбежала ко мне, внимательно глядя в мое лицо. С беспокойством, явным и, наверное, искренним. Черт, надо ж, как это ей повезло уйти от бандитов?
– Вы что с ним сделали? – зло спросила она то ли Эльвиру, то ли Ивана, а может, обоих сразу.
– «Мы»? – переспросила Эльвира. – Мы как раз абсолютно ничего с ним не делали. Его обработали американцы. Классическое НЛП плюс какая-то химия и сексуальная магия по методу Кроули и в лучших традициях Ала-Оддина.
– «Магия»? – переспросила теперь уже Таня с глубочайшей язвительностью. – Ты это серьезно, что ли?
– Абсолютно. И это никакие не сказки. Конечно, никаких волшебных палочек не было, тут все построено на подавлении воли и внушении искусственных чувств… Единственное что, эту практику, говорят, проводят с оглядкой на астрологические показания. Считается, что в определенные моменты прохождения планет психика у людей в соответствии с их знаками становится более лабильной, и если подойти к этому делу с умом, можно научиться «зомбировать» кого угодно и заставить потом делать тоже что угодно.
Эта сучка говорила обо мне так, словно меня тут не было. Я не замедлил высказать всё, что о ней думаю.
– Ну вот, сама видишь… – Эльвира показала рукой в мою сторону, словно бы я чем-то подтвердил ее бредовые измышления.
– Что с тобой происходит, Андрей? – спросила Таня, присев рядом со мной на корточки.
– Да иди ты, – раздраженно произнес я. Видеть ее нарочито обеспокоенную физиономию мне было совсем неохота.
Татьяна замерла, привстала и отступила на шаг.
– Я ничего не понимаю, – жалобно сказала она.
– Спроси его, какую он там женщину себе нашел, – посоветовала Эльвира.
– Андрей, объясни, что произошло? – обратилась ко мне Таня.
Она слушала эту дрянь, и сама прямо у меня на глазах становилась такой же. Я назвал обеих женщин глупыми курицами и посоветовал убираться к черту. И потребовал дать мне свободу немедленно, поскольку меня ждут.
– Кто же это тебя ждет и где? – Татьяна не была бы сама собой, если бы к беспокойству не подмешала яду.
– Кто надо, тот и ждет… – недовольно проворчал я.
– Кэсси Роузволл, – произнесла Эльвира только. Без вопросительной интонации, видимо, в качестве уверенного предположения.
– Господи… Эта иностранка, что ли?.. С дачи? – непонятно у кого спросила Таня.
– Да ла-адно, нашла иностранку, – протянула Эльвира. – Эту женщину по-настоящему зовут Александра Омельченко, она была валютной проституткой в Киеве, и…
Если бы Курач не поставил свою ногу между мной и инвалидным креслом, эта дерьмовая потаскуха точно вылетела бы в коридор со второй космической скоростью. А так я только зашиб себе обе связанные ноги. Зато Ивану досталось – аж зашипел, бык траншейный! Поделом!
Я посоветовал Эльвире откусить и проглотить ее поганый язык, при этом пожелал подавиться и сдохнуть прямо в этой клинике. И чтоб потом патологоанатом, который будет ее кромсать, особенно тщательно после всего мыл руки, во избежание отравления Эльвириным ядом, который гаже змеиного будет…
Слушал сам себя со стороны и удивлялся: где я научился так выражаться? Татьяна попыталась меня урезонить, но тут досталось и ей. А что – сама виновата, раз связалась