«Я видела ее лишь однажды, когда приносила Эжена на осмотр в диспансер. Девушка сидела за письменным столом Анжелины и делала заметки. Хорошенькая, совсем юная, улыбчивая… Неужели ей и вправду довелось пережить этот ужас?»
Об отце, умершем, когда ей было десять, у Леоноры остались светлые воспоминания. Богатый плантатор обожал свою дочь и всячески ее баловал. Он подарил ей пони, как только девочка подросла настолько, что могла учиться верховой езде.
«Гильем в чем-то прав… У нас было беззаботное детство и счастливая юность, но сколько на свете тех, кому повезло меньше! Тех, кто замерзал зимой и голодал. Отец Розетты, вероятно, был горьким пьяницей, раз опустился до насилия над собственным ребенком! И легко ли оправиться после пережитого жертве изнасилования? Но Розетта производит впечатление девицы спокойной и благоразумной, она научилась читать и писать… Наверняка это все святая Анжелина: взяла под свое крыло, дала ей крышу над головой, согрела, наняла учителя!»
В глубине души она попыталась найти хоть частичку ненависти к сопернице, но так и не отыскала.
– И правда, что такого плохого она может мне теперь сделать? А я отправила ее в тюрьму, в то время как она ждет ребенка от своего мужа!
Слезы горечи и сожаления потекли по ее щекам. Она смахнула их кончиками пальцев.
– Мадам, мы как раз перед Гран-Кафе! – крикнул ей Макэр.
– Не кричи! Ни к чему привлекать всеобщее внимание, – произнесла Леонора, чувствуя, как учащается сердцебиение.
Погода в этот весенний вечер стояла прекрасная. Посетители ресторана расположились на террасе. Между круглыми столиками, покрытыми белыми скатертями, сновали официанты с подносами. Маленький оркестр на эстраде под молодыми платанами играл вальс. Взгляд Леоноры заскользил по лицам трапезничающих. Очень скоро она узнала профиль Альфреда Пенсона. Любовник сидел с бокалом в руке. Компанию ему составляли двое весьма элегантно одетых мужчин.
– Боже мой, это он! – прошептала она, вздрагивая при мысли, что нужно подойти к нему и заговорить.
Судья, в костюме и шляпе, кивал, и вид у него был озабоченный. Леонора все никак не могла решиться. Макэр спросил с козел:
– Мне ехать к гостинице Отель-де-Пирине, мадам?
– Нет. Жди меня здесь!
Дрожа от волнения, Леонора открыла дверцу и спустилась по откидной лесенке на землю. Всей душой она желала, чтобы любовник увидел ее и подошел, избавив ее от необходимости выносить любопытные взгляды всех этих незнакомцев и незнакомок. Она была болезненно кокетлива и чувствовала себя неуверенно ненакрашенной и без остальных женских штучек, поэтому этот момент переживала особенно мучительно. К счастью, лошадь Лезажей заржала, приветствуя коня из упряжки фиакра. Несколько мужчин машинально посмотрели в ее сторону, в их числе оказался и Альфред Пенсон. Он сразу узнал карету Лезажей и… Неужели Леонора? Молодая женщина сделала ему знак подойти.
– Прошу меня извинить, господа! Я отлучусь ненадолго. Поздороваюсь со знакомой… – проговорил он, стараясь скрыть замешательство.
Леонора отступила в темноту, за карету. Судье пришлось последовать за ней.
– Альфред, умоляю, нам надо поговорить! Это серьезно.
– Леонора, я ужинаю с супрефектом и начальником полиции! Как ты оказалась в городе в такой поздний час?
– Я приехала, чтобы с тобой поговорить. У меня большие неприятности.
Он в раздражении махнул рукой. Встреча с любовницей сегодня не входила в его планы.
– Приезжай завтра утром! – шепотом предложил он.
– Я не вернусь домой, пока мы не поговорим! – не сдавалась Леонора. – Я понимаю, что это некстати, что я тебя отвлекаю. Сделаем вот что. Дай мне ключи от квартиры! Я сейчас поеду на улицу Вильфранш и проведу ночь у тебя. Гильем сам мне это предложил!
– Твой муж? – удивился судья. – С чего вдруг он стал таким либеральным?
– Долго объяснять. Возвращайся к своим друзьям!
Он передал ей связку ключей, не позволив себе ни малейшего знака внимания в ее адрес. А вот Леонора, трепеща от волнения, схватила его за руки.
– Какие холодные у тебя пальцы, – заметил он. – Поезжай! Я постараюсь освободиться как можно скорее.
Одна в квартире любовника, Леонора наконец дала волю слезам. После многомесячных размышлений о том, какой несчастной ее сделала Анжелина и как повитуху за это наказать, она словно бы вынырнула из опасного омута и теперь недоумевала, зачем зашла так далеко в своей мстительности, которая к тому же не обещала ни малейшего удовлетворения. Сжавшись в кресле, то и дело нервно вздрагивая, Леонора пыталась привести в порядок свои мысли. Ее не покидало ощущение, что судьба жестоко над ней посмеялась. «Даже если бы Анжелина умерла, ничего бы не изменилось. Гильем все равно будет любить ее до конца своих дней. А ведь она спасла Эжена и меня тоже, так как вторые роды у меня были очень трудные…»
В последние дни Леонора старалась не видеться с детьми. Теперь она по ним скучала, и ей хотелось кричать от безысходности.
– Как бы я хотела, чтобы они сейчас были со мной! Я бы прижала их к сердцу, к своему истерзанному сердцу! – проговорила она, истомленная рыданиями, снедаемая угрызениями совести.
Перед глазами мелькали обрывки воспоминаний. Их с Гильемом свадьба: банкет, на который было приглашено шестьдесят гостей, букеты благоухающих цветов на длинном столе, улыбки матери, потом – нескончаемое плавание на корабле.
– Бастьена, бедненького, совсем измучила рвота! И спал он плохо! Гильем все время нервничал. Нужно было взять с собой мою старую нянюшку. Я тогда еще не умела успокоить младенца…
Одно из воспоминаний было особенно ярким – день, когда все семейство Лезажей отправилось на мессу в собор местечка Сен-Лизье. Стояла прекрасная погода. Тогда Леонора еще надеялась полюбить Арьеж – место, где ее супруг родился и вырос. Но вот церковная служба закончилась, и перед ними с Гильемом появилась молодая женщина ослепительной красоты, чей фиалковый взгляд выражал глубочайшую тоску.
– Я сразу почуяла опасность! – проговорила Леонора в темноту. – А потом моего дорогого мужа будто подменили. Он стал избегать супружеского ложа, его мучила бессонница. Я могла бы и раньше догадаться, что он любит Анжелину. Но разве это ее вина?
В итоге Леонора решила, что во всем виновата Николь. Горничная постоянно подливала масла в огонь, подталкивала свою госпожу к пропасти, которая теперь разверзлась у нее под ногами. Осознание этого факта вызвало новый поток слез.
Такой ее и увидел Альфред Пенсон – потерянной, заплаканной.
– Леонора, козочка моя, что ты с собой сделала? – вскричал судья. – Гильем прогнал тебя из дома за то, что я приказал арестовать его любовницу?