Рэн подходит к изножью кровати. Отпускает свою напряженную эрекцию и кладет руки на мои лодыжки, крепко сжимая их пальцами.
— Ну, не знаю. Никто никогда не пытался.
Он тащит меня к себе за ноги и объявляет своей добычей.
Глава 23.
РЭН
РОЖДЕСТВЕНСКОЕ УТРО.
Рэн Джейкоби, нежный шестилетний мальчик, сидел рядом со своей сестрой-близнецом и нетерпеливо ждал, когда он откроет свои подарки. В семь, восемь, девять и десять лет он делал то же самое, и сердце его бешено колотилось, не в силах сдержать восторга от того, какие прелести он мог бы найти среди груды красочно завернутых и украшенных лентами подарков, ожидавших его.
Все эти рождественские праздники вместе взятые даже близко не подходят к тому волнению, которое я испытываю сейчас, когда тяну Элоди по матрасу к себе. Я больше не наивный маленький мальчик, наполненный юношеским предвкушением из-за коробки Лего. Нет, теперь я гораздо больше заинтересован в том, чтобы разрушить вещи, чем собрать их вместе, и Элоди обещает быть самым ценным подарком из всех.
Та часть меня, которая взяла ее фотографию со стола Харкорт — та самая часть меня, которая наслаждалась перспективой разбить ее сердце и заставить плакать — поднимает свою уродливую голову, отдавая всевозможные мерзкие приказы. Мой член напрягается сильнее, и кровь с ревом бежит по венам, неудержимая, смертельная приливная волна... но я сжимаю кулак вокруг этой темной тени, прогоняя ее из своего сознания. Рэн, живший три недели назад, наверняка уже спланировал бы, какие жестокие, холодные слова он собирался сказать Элоди, как только насытился ею сегодня вечером, но теперь я перестал бороться, все перевернулось с ног на голову, и я не знаю, что, черт возьми, буду делать, когда все закончится.
Но я точно не стану разбивать ее вдребезги. Я заставлю ее развалиться на куски в моих объятиях, и буду смотреть, как она раскалывается на части, когда достигнет оргазма. После этого, кто знает, что, черт возьми, будет дальше. Любая догадка имеет место быть.
Ее ресницы трепещут, как крылья бабочки, когда она смотрит на меня, ее зимние голубые глаза полны желания и возбуждения. Ее язык высовывается, смачивая нижнюю губу, и я сдерживаю рык при виде этого.
— Ответь мне, Эль, чего ты хочешь? Как далеко ты хочешь, чтобы это зашло?
Миссис Хопкинс, наша незадачливая учительница статистики, вытянувшая короткую соломинку в тот день, когда студентам Вульф-Холла предстояло произнести целую лекцию о согласии, могла бы чертовски гордиться мной сейчас.
— Мальчики, я знаю, что вы все еще слишком молоды, чтобы думать о сексе (ха-ха-ха, черт возьми), но вы всегда должны быть уверены, что ваша партнерша согласна на ваши ухаживания. Если вы не услышите от нее ясного «да», то всегда лучше предположить, что это «нет».
Но ее гордость была бы неуместна. Я не спрашиваю согласия Элоди. Она уже сделала это, как только объявила, что идет в мою гребаную комнату перед Паксом и Дэшем. Нет, я просто хочу знать, насколько развратным моя драгоценная маленькая Эль позволит мне быть.
Она извивается, ее грудь быстро поднимается и опускается, пальцы ног прижимаются к моему плоскому животу. Господи, как же мне хочется ее укусить! Я хочу, бл*дь, поглотить ее. Я хочу взять все эти красивые светлые волосы и обернуть их вокруг моего кулака, пока я вгоняю свой член в ее рот так глубоко, как только возможно. Ее глаза закрываются, как будто у нее есть окно в мой порочный, развращенный ум, и то, что она видит там, делает её распущенной.
— Ты знаешь, чего я хочу, — говорит она.
Ух, бедняжке Эль нужно развязать свой язычок. У меня есть несколько трюков в рукаве, которые должны смазать эти шестеренки. Но только шаг за шагом. Все еще держа ее за обе лодыжки, я развожу ее ноги в стороны, держа ее ступни по обе стороны от моих бедер. Тугой шнур внутри меня — тот, что считается моим терпением — натягивается еще сильнее, угрожая лопнуть, когда я вижу влажное пятно шелка между ее ног. Ее киска уже достаточно влажная, чтобы насквозь промочить трусики.
— Ох, Эль.
Два одинаковых цветных пятна горят высоко на ее скулах. Она извивается, пытаясь сомкнуть ноги в коленях, но я резко дергаю ее за лодыжки, медленно качая головой.
— Не надо, черт возьми, ты пришла сюда не для того, чтобы прятаться от меня. Разве ты не хочешь, чтобы я попробовал твою киску на вкус? — Я говорю прямо. По сути. Ее щеки пылают еще сильнее, и эта искривленная, порочная часть меня кричит от восторга.
— Да, — тихо говорит она. — Хочу.
— Хорошо. Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя своими пальцами?
— Да.
— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя этим? — спрашиваю я, хватаясь за свой член.
Элоди вздрагивает, под моими ладонями образуются мурашки, покрывающие ее ноги и плоский, подтянутый живот, который она прятала под этими массивными, дурацкими гребаными футболками, которые она носит. Я смотрю, совершенно очарованный, как она кивает.
— Да.
— Ты хочешь, чтобы я вошел в тебя? Хочешь почувствовать, как мой член становится все тверже, когда я подхожу все ближе и ближе?
— Да.
Теперь, когда она призналась, что хочет мой член, это слово звучит немного легче; бедная девочка, вероятно, думает, что это самое трудное, в чем я заставлю ее признаться. Я еще даже не начинал.
— Сними лифчик, — приказываю я. — И трусики тоже. Положи их на тумбочку.
Она на секунду замирает, делая глубокий вдох через нос.
— Ну же, Элоди.
Огонь и сера кипят в ее глазах, немного этого дерзкого духа, наконец, прорывается сквозь ее нервы. На ее лице ясно, как божий день, написано послание для меня, когда она садится и тянется за спину, чтобы расстегнуть лифчик: «Осторожно, Джейкоби. Еще раз так со мной заговоришь, и я откушу твой гребаный член».
Я бы, наверное, и