Иногда на нижнем белье гестаповцев протирались дырки. Как-то днем в прачечную ввалились четверо охранников и приказали всем 20 работающим там женщинам построиться в шеренгу на дворике, где расстреливали заключенных. Один из офицеров держал в руках трусы, больше похожие на расстрелянный из дробовика флаг. Высоко подняв их над головой, его помощник прошелся вдоль шеренги, выкрикнул десять имен и приказал названным сделать шаг назад. Ирену охватила дрожь, в груди молотом колотилось сердце. За ее спиной прогремел выстрел… Потом еще девять выстрелов… Она слышала, как падали убитые. Сквозь мутную пелену слез Ирена видела, как мертвые тела, будто мешки с грязным исподним, оттащили в дальний угол двора. Когда они вернулись в прачечную, доктор Ханна Чуперская сказала:
– Девочки! Вы что, готовы сломаться? Это вполне нормальный день в Павяке. Все как обычно.
* * *
Доктор Чуперская была права. Ближе к Рождеству, спустя 70 суток заключения в Павяке, ужас повседневного существования стал для Ирены почти нормой… по крайней мере, постоянный страх был вполне предсказуем. Чудом можно было считать, что она так долго остается в живых. С другой стороны, она была практически уверена, что не выйдет из Павяка живой, и почти смирилась с этой мыслью. Все бывшее до тюрьмы отодвинулось куда-то на задворки сознания, чувства как-то притупились. Наверно, думала она, именно это и ощущаешь, исчезая из мира.
Прямо перед новым годом в камере Ирены делали дезинфекцию. Одна из санитарок – ее знакомая Ядвига Йедржейовская – дала Ирене указание сходить к стоматологу.
– Но у меня с зубами все нормально, – не поняла Ирена.
– Сходи к зубному!
Сверля совершенно здоровый зуб, стоматолог Ханя Сипович тихонько сказала Ирене на ухо:
– Я положу тебе за щеку записку… от Жеготы.
Вернувшись вечером в камеру, Ирена прочитала полученное письмо.
Не бойся. Мы делаем все возможное, чтобы тебя спасти. Жегота.
Для Ирены эта записка стала лучом света в кромешной тьме отчаяния. Впервые за 70 дней в ее душе затеплилась надежда. Она оторвала от записки кусочек со словом Жегота и проглотила его, а потом написала ответное сообщение, которое позднее отправила точно таким же образом, положив за щеку перед посещением зубоврачебного кабинета:
– Списки в безопасности!
Ирена знала, что из Павяка живыми не выходят… Почти невесомая надежда на спасение, принесенная этой запиской, не могла перевесить сто пудов уверенности в том, что совсем скоро ее казнят.
Как-то вечером Бася вела себя очень неспокойно и сказала, что не сможет петь этой ночью.
– У меня душа болит за детей. Меня завтра расстреляют.
– Не глупи, – сказала ей Ирена, – откуда ты можешь знать?
– Я просто знаю. Чувствую.
На следующее утро гестаповский офицер остановился у двери их камеры:
– Бася Дитрих приговорена к смертной казни. Выйти из камеры!
Через полчаса Ирена услышала прогремевший в тюремном дворе ружейный залп. Вечером, по возвращении из прачечной, она заметила на своем лежащем на полу камеры сером матрасе маленькое цветное пятно. Это был прощальный подарок от Баси – маленькая иконка. Такие иконки носили с собой многие поляки. На обороте были написаны три слова: Jezu ufam tobie (Иисус, уповаю на Тебя. – Пер. с польск.). Ирена спрятала ее под одежду поближе к сердцу…
Единственным поводом праздновать новый год был тот факт, что она смогла дожить до 1944-го. В тюрьму привезли новых заключенных, еще 12 расстреляли.
В прачечной польская надсмотрщица передала Ирене записку от Ирены Шульц:
«Дорогая Иоланта,
Я приводила к твоей маме доктора. Дела у нее идут не очень хорошо. Дигиталиса больше не достать.
Он предложил увеличить прием water pills[101] с четырех до пяти в день. Мама не хочет, чтобы я тебе об этом рассказывала… она очень за тебя волнуется и не хочет тебя расстраивать. Но я подумала, что тебе лучше об этом знать.
Держись, мы тебя любим,
Янка».Это письмо было единственным напоминанием о том, что ее по-прежнему зовут Ирена Сендлер, что у нее есть мать, Янина Кржижановская, медленно умирающая от болезни сердца…
У Ирены страшно болели ноги, и она просыпалась каждый раз, когда их касалась какая-нибудь из сокамерниц, ворочаясь во сне. С каждым новым днем Ирена все яснее понимала, что избавлением для нее может быть только смерть, и беспокоилась только о том, что ее смерть приблизит кончину матери. Она часто рассматривала маленькую иконку и думала о Басе, о силе любви, которую она сохранила даже в Павяке, и эти мысли успокаивали ее и даже придавали смелости.
Во время допросов и пыток она снова и снова говорила себе:
– Я уже мертва. И ничего страшнее этого им со мной уже не сделать.
Утром 20 января, как и все предыдущие 100 дней, Ирена вышла на перекличку. В коридор вошел гауптштурмфюрер[102] и зачитал имена приговоренных.
– Ирена Сендлерова!
Каждое утро Ирена со страхом ждала этого момента, и вот он наступил – ей показалось, что она падает в глубокую пропасть. Когда ее выводили из строя, Ирена успела сунуть иконку в руку «новенькой» сокамерницы, молодой мамы, арестованной за контрабанду продуктов, и шепнула ей:
– Ради детей будь сильнее и наберись отваги…
Немецкие охранники с грубой руганью отвели два десятка обреченных до тюремного фургона, в который им помог забраться польский охранник.
– Осторожнее, – шепнул он Ирене, – не ударьтесь головой. Храни вас Бог.
У Ирены стало немного легче на душе, когда она почувствовала сострадание соотечественника.
Когда они приехали на Шуха, 25, Ирену вытолкнули из фургона прямо во входную дверь. От нестерпимой боли она еле волочила ноги. Она надеялась, что смерть будет быстрой и безболезненной. Женщины плакали, молились… Охранники выкрикивали имена и одну за другой уводили женщин в левую дверь.
– Ирена Сендлерова!
Часть третья
Канзас и Варшава, февраль 2000 – май 2008
Глава 23
Национальный День Истории
Канзас, февраль – май 2000
В конце февраля Лиз отправила в Еврейский Фонд Праведников письмо с просьбой сообщить, где похоронена Ирена. А на следующее утро она прочитала ответ от Дэвида Уайнстайна:
«Дорогая Элизабет,
я был немного удивлен вашим вопросом относительно места упокоения Ирены Сендлер. В наших предыдущих сообщениях мы забыли сказать вам, что Ирена Сендлер жива. Ей сейчас 90 лет, она проживает в Варшаве. Ее адрес: площадь На Роздрожу[103], 3, квартира 22, 00-584, Варшава, Польша. Как Праведнику Мира, наш Фонд ежемесячно высылает ей финансовое пособие. Попробуйте с ней связаться сами».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});