из длинной череды моих одинаково одиноких дней. Его появление – как чудо, как волшебство… я не думала, что можно быть такой счастливой! От кончиков ресниц до кончиков пальцев на ногах, я была счастлива абсолютно. Макс был… ну, почему был, он и сейчас очень нежен, носится со мной, как с антикварной вазой. Сначала мы занимались любовью каждый день, но и здесь… больше не было страсти, была его бесконечная нежность. А мне так хотелось иногда, чтобы он не сдерживался, взял меня неистово, как раньше, как он может. Но моя беременность уже «слишком далеко зашла», чтобы просить о подобном. Макс бы меня не понял. А я, в свою очередь, не понимаю, как можно считать привлекательной женщину с таким огромным животом.
А потом начались эти разговоры о спасении меня. До них мне и в голову не приходило, что я должна бояться. Когда во время последнего разговора со старым учёным встал вопрос о посещении их лаборатории, я всерьёз испугалась. Макс не ответил Блатта-аму категорическим отказом, как я втайне надеялась, и тогда я справедливо рассудила, что, раз речь идёт о моей жизни, то и решать мне. Я не оставлю их, Макса и Ба, не покину Землю. Если и придётся умереть, я умру тут, среди родных. Тем более, что никто точно не знает, что я такое. А значит, и помочь всё равно не смогут.
Макс не спрашивал меня о причинах такого резкого отказа, и я не поняла, как он к этому отнёсся. Но время от времени я ловила на себе его иногда изучающий, иногда какой-то голодный взгляд. Видимо, он ждал моих объяснений, а я ждала его вопросов. Ну, а после разговаривать стало банально некогда.
На следующий день состоялся объявленный Максом Большой шоппинг, растянувшийся на два дня. С утра мы втроём сели в машину и отправились в город, который встретил нас неприятным сюрпризом – невероятной жарой. Поэтому решено было оставить меня в квартире, во избежание лишних осложнений со здоровьем. Макс и Ба целый день носились по городу и что-то закупали, не особо посвящая меня в подробности. Я потихоньку убиралась в квартире, где девять месяцев назад мы оставили всё в беспорядке, собираясь вернуться в неё через сутки. Вымыла посуду, вытерла пыль, пропылесосила, перестелила постельное бельё. Потом приготовила простенький ужин. Макс и Ба появились только к вечеру, взмыленные и усталые. Привезли мне пирожных, чтобы не возмущалась. Чуть не поругались из-за попытки уступить друг другу душ. В общем, как будто сто лет вместе прожили.
На следующее утро меня вывезли в магазин для новорождённых, где мы гуляли все втроём. Скупили, на мой взгляд, кучу ненужных вещей и игрушек, но Ба и Макса вдвоём остановить очень трудно. Как-то они друг на друга дурно влияют. Ну, вот зачем столько? Даже если малыша одевать в новую одёжку каждые два часа, ему накупили вещей на десять лет вперёд. Потом я попросилась в магазин товаров для рукоделия, а ещё всякие краски-карандаши купить, и обои для детской, и кроватку… а, кроватку Макс вчера уже купил, за бешеные деньги… ужжас! От жары и усталости кружилась голова, гудели ноги. В тот день я поняла, что ненавижу шоппинг. Это совершенно не моё. И вообще, это не шоппинг, а натуральный кошмар.
Мы пообедали в кафе и отправились покупать продукты. С этим получилось побыстрее, потому что руководила Ба, Макс послушно возил тележку и таскал пакеты в машину, а я молча ходила за ними следом. В супермаркетах, несмотря на погоду, всегда так упоительно прохладно! Наконец, забив машину под завязку, мы покатили домой, в сторону Кармана.
Начиная со следующей недели Макс развил бурную деятельность. Оказывается, он заказал оборудование для ветряка с доставкой в Василёво. Договорился с местными мужчинами, что строить его они будут сообща, а он взамен поучаствует в посадочном сезоне. С удивлением узнала, что Макс умеет водить не только внедорожник, но также трактор и даже тягач, что выяснилось, когда он на арендованном тягаче с манипулятором несколько дней перевозил ветряк в Карман. При этом он с утра умудрялся позаниматься с Патом, потом летел на свою стройку. В середине мая на пару недель они прерывались, засевали окрестные поля, даже распахали пару новых участков. Потом снова строили. Поздно вечером он приходил, наскоро мылся в холодной бане, ужинал и буквально падал в нашу постель.
– Нормальный мужчина должен быть занят, – осадила меня Ба, когда я вздумала вдруг пожаловаться ей на одиночество. – Чего ты хочешь, чтобы он сидел с тобой рядом и вздыхал, маялся от безделья? Он молодец, а работа помогает ему не думать о плохом, не бояться.
Макс боится? Чего ему бояться? Боится, что я… За меня боится, поэтому не проводит со мной время? Странная логика у мужчин.
Поэтому эти минуты перед сном, пока мы ещё не заснули, поистине драгоценны. Единственное время за весь день, когда мы вместе.
Я лежу рядом с его горячим большим телом, слушаю глубокое дыхание, которое делается всё ровнее. С приходом лета спать вместе становится всё неудобнее, нам и тесно, и жарко. Но Макс стоически ложится со мной рядом, а может, ему просто всё равно, он мгновенно вырубается и не чувствует ничего. А я, бывает, полночи лежу без сна.
Всё, Макс крепко спит. Я тихо поднимаюсь с постели и накидываю халат, по стенке добираюсь на кухню попить воды. Потом выхожу на крыльцо – посидеть, подышать воздухом, подумать.
Конечно, неуёмная активность Макса заразительна. Я поначалу, глядя на него, занялась шитьём. Ба выдала мне отрез батиста, и я сшила руками, чтобы было мягче, несколько рубашечек и чепчиков, очень маленьких, на первые дни для сынишки. Потом нарисовала эскиз детской, в глубоком синем цвете. При этом выяснилось, что мы для ремонта не всё купили. Макс долго эскиз изучал, потом сказал, что ему нравится. Но не подорвался мчаться в город, покупать клей и краску и помочь не предложил. И на другой день я, ругая про себя внимательного мужа, отправилась приводить комнатку в порядок. Я открыла дверь и обомлела – мой замысел воплотился до мелочей! Не веря глазам своим, вошла, коснулась рукой синих фактурных обоев, оттенённых белыми крашеными панелями. Окно как будто стало больше, на нём лёгкие белые шторы. Как подходит к детскому белому комоду с латунными ручками купленная белая же кроватка, и в ней сидит большой белый медведь на тёмно-синем стёганном одеялке. И пеленальный столик, тоже белый, рядом с ним