Читать интересную книгу "Последняя книга. Не только Италия - Аркадий Викторович Ипполитов"

связь с богиней мудрости, а не Девой Марией.

* * *

В мире, во всяком случае в Европе, не так уж и много площадей со слонами. Да и памятники-слоны редки, с ходу в русскую голову приходят только басенные варианты, слон на памятнике Крылову в Летнем саду Клодта, опять же с Крыловым связанная композиция «Слон и Моська» на Патриарших прудах Андрея Древина и Даниэля Митлянского. В Европе гораздо более значителен слон сицилийской Катании, украшающий Фонтана делл’Элефанте, фонтан Слона, стоящий на главной площади. Сам фонтан был сооружен в 1735 году по проекту сицилийского архитектора Джованни Баттиста Ваккарини, большого поклонника Бернини, находится в прямой зависимости от римского памятника – Ваккарини также водрузил обелиск на спину слона, – но сам слон, из черного базальта, более древний. Он, конечно, делан-переделан, но по происхождению слон античный, появившийся в Катании невесть когда, возможно – при греках. Арабы называли Катанию «городом слона», а с XIII века слон украсил ее герб и стал официальным символом.

Слон Катании имеет даже имя: его зовут Лиотру, Liotru. До того как стать фонтаном на главной площади, базальтовая статуя стояла в разных местах, и, перемещаясь с места на место, обрастала легендами. Биография катанийца, более древняя, чем у слона на Пьяцца делла Минерва, гораздо увлекательнее. Легенда несколько молодит Лиотру, относя его рождение к середине VIII века: сотворил его маг Элиодоро из адской лавы, специально для того, чтобы быстро перемещаться из Катании в Константинополь. Необычное имя – Лиотру – как раз и связано с именем его создателя, а также с греческим словом ἥλιος, «солнце»: Элиодоро значит «золотое солнце». Родители мага были благочестивыми христианами, но Элиодоро, хулиган от детства, стакнулся с бесами, научившись от них разным гадостям. Он надувал купцов, расплачиваясь с ними золотом, затем, после его ухода, превращавшимся в их сундуках в ржавое железо, разъезжал по ночам на своем черном слоне по городу с грохотом зловредного байкера, не давая горожанам спать, всячески издевался над христианами, провоцируя их на самые нелепые поступки, и был совершенно невыносим. Епископ Катанский, святой Лев Чудотворец, равно почитаемый католиками и православными, пытался его всячески укоротить, но Элиодоро постоянно удавалось от него ускользнуть. Однажды, как о том повествует Житие святого Льва, маг, вконец оборзевший, заявился в собор во время проповеди, на которую собрался весь город, и, затесавшись среди молящихся, начал ворожить и кудесничать, отчего верующие, стоящие рядом, стали вести себя неадекватно. Зараза передавалась по цепочке, и вскоре собор наполнило всяческое непотребство, лай, хохот, пенье, свист и хлоп. Христиане потеряли головы, и святое место стало похоже на вертеп. Срочно надо было что-то предпринять. Святой Лев, пав на колени, воззвал к Господу, потом поднялся, снял с плеч омофор и накинул его, как лассо, на Элиодора. Маг бессильно трепыхался под освященной тканью, как мышь в мышеловке, чары спали, и христиане пришли в себя. Подойдя к Элиодору, святой связал его, а народу, теперь ему беспрекословно внемлющему, повелел принести на площадь дров и разжечь костер. Когда это было исполнено, Лев, не отпуская чародея, вошел вместе с ним в огонь и держал его, связанного, под омофором до тех пор, пока тело его не обратилось в пепел. Епископу и омофору огонь не нанес ни малейшего вреда; белый омофор, вышитый черными греческими крестами, до сих пор хранится в сокровищнице собора. Лиотру, избавленный от дурного влияния мага, по улицам бегать перестал и повел себя крайне хорошо, спокойно и добродушно, как слонам и полагается, став талисманом Катании столь же симпатичным, как флорентийский Кабан и копенгагенская Русалочка.

Другим соперником римского слона мог бы стать слон парижский. Наполеон, обожавший монументальную пропаганду, раздумывая, чем заполнить пространство, образовавшееся в центре Парижа на месте разрушенной Бастилии, перебрал несколько вариантов и около 1810 года остановился на идее поставить на этом месте фонтан, украшенный скульптурой огромного бронзового боевого слона с башней на спине. Слон должен был символизировать военную мощь империи, а также намекать на предстоящий поход в Индию, грядущее ее завоевание и последующую победу над Англией. На материал для его отливки предполагалось пустить захваченные в испанской кампании пушки. Идеологическое значение предполагаемого памятника было огромно, поэтому Наполеон самолично присматривал за проектом. Ответственным за исполнение был назначен Доминик Виван Денон, при императоре исполнявший роль Мецената при Августе, со строгим указанием закончить работу к концу 1811 года. Виван Денон выбрал скульптора Жана Антуана Алавуана, после многочисленных подготовительных эскизов разработавшего окончательную модель высотой 24 метра. На Пляс де ла Бастий был построен бассейн фонтана и цоколь, на который поместили модель из дерева и глины в величину предполагаемого монумента.

Работы затормозило наличие грунтовых вод, а затем поход на Россию, закончившийся падением Наполеона. Модель, с которой парижские власти не знали, что делать, проторчала до 1846 года, привлекая внимание литераторов. О ней много кто писал, в том числе и Гейне, но литературным бессмертием парижский слон обязан Виктору Гюго, сделавшему его прибежищем Гавроша. Роман «Отверженные» давно признан классикой, образцовой и образцово скучной. Если у нас сейчас его и читают, то только в детстве; я сам «Отверженных» читал лет в десять, и ничего не помню, кроме того, что Гаврош жил в слоне. Гюго, вообще-то, прекрасный писатель, в чем я в очередной раз убедился, перечитав в связи со слонами сцену ночевки маленьких оборвышей во чреве глиняной модели, и наткнувшись на следующий пассаж: «О, неожиданная полезность бесполезного! Благостыня великих творений! Доброта исполинов! Этот необъятный памятник, заключавший мысль императора, стал гнездышком гамена. Ребенок был принят под защиту великаном. Разряженные буржуа, проходившие мимо слона на площади Бастилии, презрительно меряя его выпученными глазами, самодовольно повторяли: «Для чего это нужно?» Это нужно было для того, чтобы спасти от холода, инея, града, дождя, чтобы защитить от зимнего ветра, чтобы избавить от ночлега в грязи, кончающегося лихорадкой, и от ночлега в снегу, кончающегося смертью, маленькое существо, не имевшее ни отца, ни матери, ни хлеба, ни одежды, ни пристанища. Это нужно было для того, чтобы приютить невинного, которого общество оттолкнуло от себя. Это нужно было для того, чтобы уменьшить общественную вину. Это была берлога, открытая для того, перед кем все двери были закрыты. Казалось, жалкий, дряхлый, заброшенный мастодонт, покрытый грязью, наростами, плесенью и язвами, шатающийся, весь в червоточине, покинутый, осужденный, похожий на огромного нищего, который тщетно выпрашивал, как милостыню, доброжелательного взгляда на перекрестках, сжалился над другим нищим – над жалким пигмеем, который разгуливал без башмаков, не имел крыши над головой,