– Что ж… – неохотно проговорил Борис. – Наверно, нам не стоит отказываться от твоей идеи, Степа.
– Это не идея. Это совершенно очевидное решение.
– Ну да, ну да… Ладно! Так тому и быть. Сигналом к атаке будет твоя ракета. На улице должно быть уже светло – я не смогу рулить упряжкой в темноте. Нет ракеты – нет атаки. Все поняли?
У сангров больше не было вопросов. Они потеряли интерес к обсуждению и ушли к своим гамакам.
Борис некоторое время хмуро смотрел на Степана. Тот в свою очередь безучастно ковырял палочкой землю.
– Что-то ты не весел, – сказал наконец Борис. – Или уже сам пожалел, что вызвался?
– Да нет, я-то ладно… Но вот твой план, Боря, он… слишком оптимистичный. Вот что будешь делать, если не срастется? Если нет там этого Умбара, например?
– Есть. Сангры срисовали в первый же день.
– Ладно. А например, если не убежит, а останется и возглавит оборону? Есть запасной вариант?
– Конечно, есть! Всех убить и выйти победителем.
– Ты – как дебил, братец. Это не шуточки. На что ты надеешься – на удачу?
– Знаешь, Степа, я в подобных играх нечасто проигрывал. Поэтому – да. Может, и на удачу.
– На удачу! Ну что, отличный вариант!
– А у нас есть другие?
…Вечером Степан лежал в гамаке под навесом и смотрел на сангров, рассевшихся вокруг тлеющего костра. Они ужинали, оживленно говорили на своем непонятном шипящем языке, смеялись…
Он не испытывал особой симпатии к этому странному, не слишком приветливому народцу. Но вдруг ощутил, что сегодня всех их ему очень жать.
* * *
Геральд-министр Дориан Умбар стоял перед собственным портретом.
Портрет ему всегда нравился. Настолько, что он даже возил его с собой, если покидал дом больше чем на неделю.
На портрете, нарисованном знаменитым Бэсом Луордом, чьи картины стремилась иметь вся знать Центрума, геральд-министр был стар.
Странное дело – обычно живописцы молодят своих клиентов, льстят им. Луорд исключением не был.
Но Дориана Умбара он состарил. Юноша позировал художнику перед своим двадцатилетием, а человеку на портрете было лет пятьдесят, не меньше. Конечно, знаменитый Луорд имел право на причуды, заказчики прощали ему все (одного генерала художник изобразил в виде оседланного кентавра, а светскую даму с большим влиянием на правительство – никелированным кофейником). Но все-таки должны быть границы!
Выполненный одной лишь серой и голубой краской, портрет Дориану вначале не понравился. Старик на нем был слишком задумчивым, не воинственным и даже усталым. Мудрым.
Но с годами Умбар начал все больше и больше ценить этот портрет. Он вдруг понял, что этот меланхоличный, морщинистый, седеющий человек – это тот, кем он хочет стать.
Молодость, красота, сила… Все это проходит, и быстрее, чем хочется. А что останется после тебя? «Человек должен сделать в жизни три вещи – родить не менее трех детей, посадить фруктовый сад и открыть собственное дело»? Наставление для сброда, которое иначе вообще не знало бы, чем себя занять! Заработать кучу денег? Хорошо, но если денег и так хватает? И все равно их не унесешь с собой на тот свет… Стать великим писателем, поэтом, художником, ученым? Здорово, но не всем дано.
И вот однажды, с год назад, стоя с бокалом (не первым) вина и глядя в добрые и мудрые глаза старика на портрете, Дориан вдруг понял. Надо стать правителем. Вождем. Собирателем земель. Героем – как отец.
Тем, кто начнет восстанавливать из руин бывшую великую страну – и начнет именно здесь, в Хеленгаре. Что им мешает достичь такого развития промышленности, как в Клондале? Такого прогресса науки, как в Лорее? Такой концентрации денежных потоков, как в Цаде?
Да вот это и мешает – отсутствие денег. Нет в Хеленгаре чего-то уникального, особенного, в чем нуждались бы остальные территории. А ведь когда-то это был развитый, богатейший край страны… Что осталось? Руины. Одни руины…
Газированное вино ли было тому причиной, или дрогнувшее пламя свечей, или талант живописца – но Дориану вдруг показалось, что мудрый старик на портрете подмигнул ему и на миг искривил губы в улыбке.
Руины?
Настоящий мудрец не грустит о том, чего не имеет, а пользуется тем, что есть.
О руинах даже вспоминать не принято. Чего уж там – следы былого величия, место упокоения десятков миллионов душ, дикое, неплодородное, никому, кроме дикарей, не нужное…
Но дикари-кечвеги научились извлекать пользу даже из руин.
Металл – вот чем владеет Хеленгар. Металл, скрытый в мертвых руинах. Никакие шахты, никакие рудники не сравнятся с тем металлом – превосходным, чистым, дешевым, что оставили в наследство непутевые предки.
Конечно, запасы не вечны. Если начать их эксплуатировать по-настоящему, то хватит лет на пять, на десять. Да ведь и себе надо кое-что оставить!
Но и того, что за эти десять лет удастся переплавить и продать, – хватит за глаза. Конечно, если распорядиться деньгами с умом. Поднять армию. Построить промышленность. Кинуть немного высоколобым умникам – пусть изобретают, главное – чтобы изобретения годились в дело.
Дориан не сразу решил, что делать с кечвегами. Даже попытался представить на своем месте отца. Тот, без сомнения, начал бы переговоры. Стал бы дружить с вождями, одаривать подарками, сулить золотые горы. И, в общем, не сильно бы наврал. Лет за пять – десять кечвегов удалось бы сделать частью великого Хеленгара…
Но есть ли эти пять – десять лет?
Отпустила ли их Хеленгару история? Ведь все территории Центрума – Дориан был уверен – сейчас ищут пути к возвышению…
Кечвегов придется уничтожить.
А на их место нанять нищих батраков из Оннели, погнать на руины собственную бедноту… Конечно, выработка упадет. Дориан не лгал самому себе и знал, что кечвеги – прирожденные металлурги. Но количество позволит компенсировать качество – и с лихвой.
С тех пор Дориан стал часто разговаривать с портретом. Молча, конечно. Он же не псих!
Он и не открывая рта может рассказать свои планы мудрому старому Дориану Умбару – и услышать его совет.
…Кивнув портрету, геральд-министр развернулся и вышел из своего походного кабинета. Девушка-секретарь за печатающей машинкой невозмутимо смотрела перед собой. Она дорожила своей работой, дорожила тем, что геральд-министр не требовал от нее неприличных услуг, – и не собиралась размышлять о том, что Умбар часами простаивает перед портретом жутковатого старика с кровожадной ухмылкой на властолюбивом лице.
* * *
…В казарме пахло кислой капустой. Конечно, запах был не еды, а потных и давно не мытых тел. Что ж, к запаху грязи на войне привыкаешь быстро и перестаешь его замечать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});