Читать интересную книгу Ненависть - Петр Краснов

Стуча каблуками по доскамъ стеклянной галлереи молчаливо выходили кол-хозники изъ хаты.

Стояла душная iюльская ночь, было очень тихо на хуторѣ и издали съ погоста чуть доносилось печальное церковное пѣнiе, всхлипыванiе и причитанiя бабъ. Тамъ въ общей могилѣ хоронили казненныхъ казаковъ.

XV

Володя проснулся внезапно. Точно что его ударило. Въ горницѣ былъ мутный полусвѣтъ. Въ щели притворенныхъ внутреннихъ ставень входилъ голубоватый отсвѣтъ ранняго утра. На широкой постели, на пуховикахъ истомно разметалась и сладко сопѣла на мягкихъ подушкахъ Ульяна Ивановна. Черные волосы, перевитые жгутомъ были переброшены на грудь и пушистою кистью прикрывали полъживота.

«Красивая баба», — подумалъ Володя. — «Не зря на показъ ее возятъ. Сытая, гладкая и… развратная»…

Володя сѣлъ на постели. Отъ вчерашняго шумѣло въ головѣ. Въ горницѣ было душно, пахло потомъ, водкой и скверными духами… Хотѣлось на воздухъ. Событiя вчерашняго дня проносились въ памяти и казались кошмарнымь сномъ… Но вѣдь вся жизнь совѣтская была такимъ кошмаромъ, гдѣ въ грязный и липкiй комокъ сплелись кровь и любовь, предательство и убiйство, ложь и подлость… Какъ не ненавидѣть всѣхъ этихъ людей, принявшихъ такую жизнь за какую-то новую религiю, въ грязи и развратѣ увидавшихъ откровенiе?..

Скрипъ колесъ и мѣрная поступь воловъ вошли въ тишину утра. Кто-то будто въѣхалъ во дворъ и остановился. Было слышно сопѣнiе воловъ, потомъ сдержанно негромко зазвучали человѣческiе голоса. Какъ будто народъ собирался на дворѣ.

Володя натянулъ штаны и сапоги, подошелъ къ окну и отодвинулъ ставни.

Утреннiй свѣтъ былъ мутенъ, и предметы еще не бросали тѣней. Все въ этомъ свѣтѣ печальнымъ и ненужнымъ казалось. Черная тоска незамѣтно подкатила къ сердцу Володи.

Кол-хозныя ворота были настежь распахнуты. Печальной розовой полосой висѣла надъ ними вывѣска. Въ воротахъ, не входя во дворъ, тѣснился народъ. Конные буряты осаживали толпу. На истоптанной землѣ двора неподвижно, точно монументы, стояла пара воловъ, запряженныхъ въ большую, тяжелую телѣгу, заваленную до самаго верха грядокъ соломой.

Казакъ, вчера вызвавшiйся указать, гдѣ скрывался атаманъ бѣло-бандитской шайки, со страшнымъ, изголодавшимся, измученнымъ, чернымъ отъ черноземной пыли лицомъ неловко топтался подлѣ телѣги. Нѣсколько чекистовъ, башкирскiй крас-комъ, Мисинъ, Растеряевъ, бравый красноармеецъ въ рубахѣ съ растегнутымъ воротомъ, предсѣдатель ревизiонной тройки, съ неумытыми, помятыми сномъ лицами, многiе безъ шапокъ съ вихрами торчащими волосами собрались возлѣ телѣги. Тутъ-же былъ и Драчъ, одна нога въ сапогѣ, другая въ мягкой туфлѣ, въ бѣлыхъ подштанникахъ и рубахѣ, но при ремнѣ съ двумя револьверами.

— Что тамъ такое?… — раскрывая окно, спросилъ Володя.

— Привезли атамана съ сыномъ, — сказалъ Драчъ.

— Гдѣ-же онъ?.

— А вотъ, на арбѣ, - снимая фуражку, сказалъ Мисинъ.

— Убитые что-ли?..

— Нѣтъ. Обои раненые, — сказалъ Растеряевъ и тоже снялъ шапку. — Лежатъ подъ соломой.

— Зачѣмъ завалили?..

— Крови много… Духъ нехорошiй. Опять-же стонутъ… Володя вышелъ на дворъ.

— А ну, покажите мнѣ, что за атаманъ у васъ?..

— Онъ не у насъ, — смущенно улыбаясь, сказалъ Мисинъ, подошелъ къ телѣгѣ и сталъ руками сбрасывать солому.

Тяжелый, прѣсный запахъ свѣжей крови пошелъ отъ телѣги. Внизу кто-то застоналъ.

— Ф-фу, — да зачѣмъ такъ, — сказалъ Драчъ, подходя къ телѣгѣ. — Перепачкаешься задарма. Давай, граждане, кто-нибудь вилы.

Услужливыя руки подали вилы и ихъ взялъ съ неловкой улыбкой красноармеецъ.

— Раскидать, что-ли? — спросилъ онъ, совсѣмъ по дѣтски улыбаясь.

Никто ничего не сказалъ. Красноармеецъ сталъ одной ногой на дышло, другой на колесо и сильными ударами вилъ началъ раскидывать солому. Противный тошный запахъ сталъ сильнѣе. Стоны громче. Подъ соломой показались скровавленныя тѣла въ бѣлыхъ рубахахъ и портахъ. Красноармеецъ замахнулся вилами.

— Скидавать, аль оставить?… — жмуря глаза, спросилъ онъ.

— А то что?.. Мараться съ ними будемъ, докторовъ звать?.. Все одно тяжело раненые. Для опроса не гожи, — возбужденно крикнулъ Драчъ.

Красноармеецъ съ размаха всадилъ вилы въ бокъ раненому, понатужился, крякнулъ и сбросилъ окровавленное тѣло на землю.

— О-охъ, — пронеслось въ толпѣ.

— Чижолый… Пудовъ на пять будетъ кабанъ, — стирая рукавомъ потъ со лба, сказалъ красноармеецъ и хватилъ вилами второго.

Страшный крикъ раздался по двору. Раненый извивался, какъ червякъ на вилахъ и, упавъ на землю, кричалъ:

— Убейте меня, ради Создателя!.. Ой, моченьки моей нѣтъ!.. Убейте, ради Христа!

Первый сброшенный глухо стоналъ и дергалъ босою ногой въ разорванныхъ, залитыхъ кровью подштанникахъ. Онъ кончался.

Драчъ вынулъ револьверъ и подошелъ ко второму.

— Совсѣмъ молодой, — сказалъ онъ, — а какой ядовитый. Такъ расправляется совѣтская власть со своими врагами.

Драчъ выстрѣлилъ въ голову раненому.

Мисинъ разглядывалъ затихшаго, умершаго атамана.

— Батюшки!… - вырвалось у него. — Такъ ить это!.. И въ страхѣ замолчалъ. Володя подошелъ къ нему твердыми рѣшительными шагами, взялъ его за грудки за рубаху и, строго глядя прямо въ глаза Мисина, спросилъ:

— Призналъ его?.. Ну, говори, кто?.. Мисинъ затрясся мелкою дрожью.

— Такъ итъ это съ нашего хутора… Хуторецъ нашъ… Полковникъ Вехоткинъ и сынъ его Степанъ.

Володя сурово посмотрѣлъ на лежавшаго на землѣ старика.

— Ты его зналъ?… — обернулся онъ онъ Мисину.

— Ну, какъ не зналъ?.. Тихона-то Ивановича?.. Всю жизню вмѣстѣ прожили… Въ одномъ полку служили… Такъ ить жана его тутъ рядомъ обитаеть… Живая еще. И домь кол-хозный — его это былъ домъ.

— Гдѣ его жена? — Володя.

— А вотъ тутъ сейчасъ за проулочкомъ. Въ Колмыковскомъ куренѣ.

— Ну пошелъ… Веди меня къ ней.

Мисинъ побѣжалъ впередъ показать дорогу, за нимъ, молча, опустивъ голову шелъ Володя, сзади Драчъ и два чекиста.

* * *

Дверь, запертая изнутри щеколдою не подавалась. Но сейчасъ-же на стукъ и грозные крики Драча раздались за дверью легкiе, точно не несущiе вѣса шаги босыхъ ногь и дощатая дверь, колеблясь на петляхъ, широко распахнулась. Противъ Володи стояла женщина лѣтъ сорока. Темные, пробитые густою сѣдиною волосы были коротко, по городскому острижены и тщательно причесанные вились у висковъ. Красивые голубые глаза съ тревогой смотрѣли на людей, столпившихся у дверей. Женщина была въ просторной темно-коричневой кофтѣ и длинной широкой юбкѣ. Ея маленькiя босыя ноги пожимались на полу. Другая женщина — страшная старуха съ рѣдкими космами сѣдыхъ волосъ, безобразно спускавшихся съ черепа, съ громадной распухшей головой желто-воскового цвѣта, въ бѣлой ночной кофтѣ поднималась съ постели, устроенной на простомъ деревянномъ диванѣ съ рѣшетчатой спинкой. Еще бросилась въ глаза пустота, точно не жилой хаты. Ничѣмъ съѣстнымъ не пахло въ ней, но былъ воздухъ тепелъ и прѣсенъ, какъ лѣтомъ въ сараяхъ.

Володя строго посмотрѣлъ на старуху и сурово спросилъ, какъ спрашивалъ казаковъ и казачекъ на югѣ совѣтской республики въ Сѣверо-Кавказскомъ краѣ:

— Чья ты?.. — и добавилъ: — какъ ваша фамилiя?..

— Надежда Петровна Вехоткина, — страшнымъ, не человѣческимъ, крякающимъ, деревяннымъ голосомъ отвѣтила старуха.

— А вы?… — перевелъ глаза на отошедшую на середину хаты женщину Володя.

Безстрастный и жутко хододный прозвучалъ отвѣтъ:

— Евгенiя Матвѣевна Жильцова.

— Вы вмѣстѣ и живете?..

— Недавно она ко мнѣ прiѣхала…, - сказала старуха. — Изъ Петербурга. Она моя родная племянница.

Володя попятился къ двери. Кажется, первый разъ онъ ощутилъ какой-то невѣдомый внутреннiй страхъ. Шагая черезъ порогь, онъ обѣими руками взялся за дверь, потянулъ ее на себя и, плотно закрывая ее, строго посмотрѣлъ на ожидавшихъ его чекистовъ.

— Этихъ не трогать…, - тихо, но твердо, тономъ самаго строгаго приказанiя сказалъ Володя.

— Чего ихъ трогать, сами, — началъ было Драчъ, но Володя такъ посмотрѣлъ на него, что онъ замолчалъ.

Въ тяжеломъ молчанiи всѣ вернулись на колхозный дворъ. Когда Володя проходилъ мимо еще не прибранныхъ убитыхъ атамана и его сына онъ чувствовалъ, какъ какiя то холодныя струи бѣжали по его спинѣ и онъ старался не смотрѣть на покойниковъ. Войдя въ хату, онъ сейчасъ же распорядился, чтобы подавали автомобиль,