Читать интересную книгу Есенин - Виталий Безруков

Теплым августовским вечером Есенин в компании подвыпивших друзей проходил мимо гостиницы «Метрополь».

— А, вот, кстати, и «Калоша», — обрадовался он, увидев вывеску на двери. — Войду-ка я в нее на минутку, к другу, может, должок получу! А вы тут подождите! — приказал он друзьям.

— Братуха, — крикнул вслед Илья, — свистни, ежели чего, я рядом!..

В кафе, как молодой вальяжный нэпман, сидя за отдельным столиком, Мариенгоф распекал барышню-официантку:

— Ты даже не потрудилась губы намазать! Кукла! Торчит тут с флюсом! Ну что стала? Кофе мне принеси! — Официантка, всхлипывая, повернулась и пошла хозяину за кофе.

Звякнула стеклом входная дверь, и в зал вошел Есенин. Он оглядел немногочисленных посетителей и, увидев Мариенгофа, направился к нему.

— Сережа, здорово! Рад тебя видеть! — наигранно обрадовался тот, протягивая ему руку, но Есенин, словно не замечая, засунул руки в карманы, сел на стул и вытянул ноги.

— Ты из-за границы? А где Айседора? — ласково спросил Мариенгоф.

— Я дома в деревне был… Ты почему из моей доли за кафе и книжную лавку сестрам не дал ни копейки?! — процедил Есенин сквозь зубы, буравя его ненавидящим взглядом. — Я тебе писал из Америки, просил помочь, а ты? Ты что, твою мать! — сорвался он на крик.

— Тише, Сергей Александрович! — зашипел Мариенгоф, виновато оглядываясь на посетителей. — Тише! Здесь не «Стойло Пегаса» и не твоя деревня.

Услышав есенинский мат, выскочили испуганные служащие кафе.

— Это твое собственное кафе? Это твои лакеи? — ухмыльнулся Есенин.

— Я, по-моему, писал тебе, что «Стойло Пегаса» обанкротилось, пришлось его закрыть; с книжной лавкой и того хуже! — пытался оправдаться Мариенгоф.

— Деньги где мои?? — рявкнул Есенин.

— Я же сказал: обанкротились! Денег нет!

— Значит, я обанкротился, а ты это кафе в «Метрополе» открыл?

Видя, что Есенин не пьян настолько, чтобы полезть в драку, Мариенгоф осмелел.

— Да, с фирменным блюдом «котлеты Мариенгоф», можешь попробовать!

— С удовольствием, Толя! Друг ты мой разлюбезный! С превеликим удовольствием! А то ведь изголодался в деревне, — произнес Есенин с саркастической улыбкой.

— Обслужите поэта Есенина! — властно крикнул Мариенгоф служащим. Видя, с какой покорностью официанты бросились исполнять приказание, Есенин изумленно покачал головой.

— Стало быть, ты теперь полновластный хозяин… и в ассоциации, которую я создал не для этих жуликов, — кивнул он на окружающих, — и в издательстве… везде?! — наивно улыбаясь, поинтересовался Есенин.

— Решение тринадцатой партконференции — дальнейшее развитие НЭПа! Бухаринский лозунг «Обогащайтесь!» — также с улыбкой ответил Мариенгоф.

— А я спутаю твои планы, Мариенгоф! — Есенин хитро прищурился. Откинувшись на спинку стула, он слегка покачивался на нем. — У меня есть юридические права! Авторитет и слава моя тоже что-то значат.

— Да, слава о твоей пьяной выдающейся поэзии по всему миру раскатилась! — согласился Мариенгоф. — Но здесь тебе не Америка и не Европа! Здесь Москва. Лубянка, — произнес он с угрозой, — так что достаточно маленького скандала, и ты можешь…

— Не пугай! — Лицо Есенина побелело. Он скрипнул зубами и медленно произнес, поигрывая желваками: — Я никогда не боялся никакой твари, а тебя и подавно! Запомни — я тебя съем!!! — Он подобрал ноги и, приблизившись вплотную к лицу Мариенгофа, повторил, чеканя каждое слово: — Я!.. тебя!.. съем!..

— Ты не Серый Волк, а я не Красная Шапочка, авось не съешь! — попытался отшутиться Мариенгоф, но почувствовал, как внутри него все похолодело.

Официантка поставила на столик перед Есениным блюдо с котлетами «Мариенгоф».

— Съем! — улыбнулся Есенин, поглядев на тарелку с дымящимися котлетами.

— Ты котлетку мою съешь, Сереженька, а я тебе не по зубам, — острил Мариенгоф.

Есенин встал, ухватил белую скатерть и медленно, даже с какой-то торжественностью, потянул ее на себя. Блюдо с котлетами, приборы, ваза с цветами — все, что было на столе, со звоном полетело на пол.

— История всем воздаст по заслугам, Толя! — Есенин повернулся и пошел к выходу. У двери он обернулся: — А все-таки я тебя съем! — оскалил он зубы в яростной улыбке.

Мариенгоф побледнел.

— Я же сказал, если появится Есенин, сразу вызывать милицию, — сдавленным голосом сказал он подошедшим официантам. — Убирайте тут живо! А то всех разгоню!

Не глядя на посетителей, он быстро вышел из кафе.

— Ты уснул, что ли, Эдик? — Велинов потрепал Хлысталова за плечо.

— А? — встрепенулся Хлысталов. — Да, задремал малость!

— Пошли, еще попаримся! — предложил Велинов.

— Не могу, Леша, хватит. Что-то нехорошо мне… Поеду-ка я домой! А ты еще останешься? — спросил он, вставая.

— Останусь… Ты не осуждай, Эд! Хочу расслабиться…

— Я не осуждаю, с чего ты взял? Ты только вели шоферу, пусть он отвезет меня.

— Без проблем! Тебя до дома или к Управлению, за твоей «волжанкой»?

— До «волжанки», а там я сам!

Когда Хлысталов оделся, Велинов подошел к нему и крепко обнял:

— Дон Кихот ты мой дорогой! Брось ты Есенина! Не копай больше, береги себя! Ведь все одно, никому ничего не докажешь!

Хлысталов спросил, глядя ему в глаза:

— Слежка — не моя фантазия, а, Леша? Велинов медленно помотал головой и приложил палец к губам:

— Все очень серьезно, Эдик! Очень серьезно!.. Но помни: я твой друг, а… не хрен моржовый! Ты меня понял, полковник?

— Спасибо, друг! Спасибо, генерал, я все понял!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1

КАБАРЕ

В России начиналась осень, но лето упрямо не сдавало свои позиции. И даже в сентябре, после осеннего равноденствия, зной лизал раскаленным языком землю, словно мстя измученным людям за воцарившееся по всей стране безбожие. Но всему приходит конец. Выцветшее небо стало синее и глубже. Влажное душное марево уже не окутывало ночные фонари, и ночная прохлада манила людей на улицы. Скверы, сады и бульвары были заполнены прогуливающейся публикой.

Выйдя из кафе, где он с одним из близких своих приятелей, Александром Сахаровым, выпил изрядное количество бутылок вина, несмотря на протесты Кати и Бениславской, Есенин предложил подышать свежим воздухом — прогуляться по Тверскому бульвару. Сдвинув на затылок свою заграничную серую шляпу и приняв ухарский вид, он, слегка пошатываясь, пошел, подхватив Бениславскую под руку.

— Галя, друг ты мне? Скажи, друг?.. — пьяно куражился Есенин.

В его словах звучала фальшь. Любящие обладают каким-то сверхъестественным даром угадывать подлинные чувства любимого, а Бениславская любила… преданно и безнадежно.

— Ты сам знаешь, Сережа. Зачем спрашивать? — ответила она и опустила голову.

— А если друг, помоги мне выкарабкаться… от… — Есенин постучал себя в грудь кулаком. — … Помоги расстаться с Дункан.

— Сережа, может, ты сам себя обманываешь? — ответила она, не поднимая глаз. — И бесишься ты потому, что сам себе не хочешь признаться, что любишь Айседору!

Есенин вздрогнул и удивленно посмотрел на Галю. Покачав головой, он с жаром заговорил:

— Нет и нет! Там для меня конец! Совсем конец! К Дункан уже ничего нет и не может быть! — Увидев свободную скамейку, он направился к ней и, усевшись, развязал галстук и рванул, задыхаясь, ворот рубашки. — Да, была страсть и прошла… Пусто, понимаешь, совсем пусто. — Он обнял Бениславскую за плечи, когда та села рядом. — Галя, я тебе лгать не стану!.. Ничего там нет для меня, и спасать оттуда надо, а не толкать обратно!

— Господи! Хоть бы встретилась другая женщина и вскружила бы тебе голову как следует!.. Может, это тебя спасет! — Бениславская произнесла это безучастно и затем вскинула на Есенина свои карие глаза, полные горького упрека — ведь не дал он ей того единственного, того настоящего, чего она ждала от него: любви в ответ на свою любовь!

Между женщиной, которая призналась в своем чувстве мужчине, и этим мужчиной все становится накаленным и опасным, даже воздух. Есенин почувствовал, как затрепетала Бениславская, и убрал с ее плеча руку.

— Правильно! — засмеялся он. — Клин клином!.. А где Сахаров с Катькой? — переменил он тему разговора, оглядывая прохожих.

— Они вперед ушли… Вон, видишь?..

— Ага!.. Чего они ржут там?

— Сахаров смешит, весело ему… Сальери!

— Ну уж нет! Сальери — Мариенгоф! — вспомнил Есенин разговор в его «Калоше». — А Сахаров правда любит меня!

— А что же он топит тебя, Сережа? В вине топит! У меня всегда сердце замирает при его появлении… Я не отношу его к числу твоих прихлебателей, он неглуп, а благодаря своей хитрости даже кажется умным… Он чувствует литературу, язык… Но, Сергей, Сахаров как никто умеет уговорить тебя зайти в ресторан или куда-нибудь в пивную… Вот тебе доказательство — сегодня! Ты же сколько держался, а он появился — и пошло-поехало!.. — Все это Бениславская выпалила, как давно наболевшее. Зрачки ее карих глаз смотрели по-прокурорски строго. Она глядела на Есенина и будто угадывала его сомнения и тревогу.