Я опустила письмо. У меня кружилась голова. В руках моего дяди была сосредоточена огромная власть, которая должна была проявить его истинную сущность. Он всегда был горд, и теперь я боялась, что эта гордость ослепит его. Если Маргарита считала себя миротворцем даже тогда, когда посылала людей на казнь, то он считал себя преданным ланкастерцем даже тогда, когда сбежал в Италию, чтобы избежать участия в войне.
Но больше всего меня тревожила его вера в собственную непогрешимость. Мой дядя был жалостлив, но тот же человек, который плакал над вымышленной историей о любви Тристана и Изольды, с восхищением следил за тем, как сарацин сажали на кол.
«Каков же на самом деле мой любимый дядя Джон Типтофт, он же граф Вустер?»
Я сотворила знак креста и продолжила чтение.
«Однако наш новый король слишком милостив; несмотря на мои категорические возражения и большую мудрость, продиктованную возрастом, он протянул Сомерсету оливковую ветвь. Раскрыв герцогу свои объятия и назвав его своим кузеном и другом, король сказал: «Генри, забудем прошлое», даровал ему прощение, и Сомерсет опустился перед ним на колени».
Я снова опустила послание. Мой дядя ошибся: мудрость определялась не ученостью и возрастом, а человеческим сердцем. Теперь я не сомневалась, что король Эдуард остался прежним. «Как тебе не стыдно? Так вот какова твоя благодарность дяде, которому ты обязана своим счастьем?» – подумала я, ощущая чувство вины. Но всего через несколько дней после его назначения лордом-констеблем поступили новости, которые снова возбудили во мне дурные предчувствия. Эти новости принес Джон.
– Граф Оксфорд и его старший сын арестованы за государственную измену.
– Они в чем-то виноваты?
– Большинство считает, что нет. Но это будет решать твой дядя.
Ничего больше Джон не сказал, и я сменила предмет. Все, что было связано с дядей, стало для нас больной темой. Вскоре стало известно, что дядя признал графа и его сына виновными и графу отрубили голову на плахе, еще мокрой jт крови его сына/ У меня так свело живот, что я не могла есть два дня.
Джон, который в это время был дома, сел на коня, и я не видела его до самого заката. Он вернулся, когда обед давно остыл, и ел с отсутствующим взглядом. Я понимала, что Джон вспоминает отца и брата, зверски убитых Клиффордом в Уэйкфилде. Возможно, приговор моего дяди был справедливым, но казнить сына на глазах у отца и заставлять Оксфорда класть голову на плаху, обагренную кровью его сына, было слишком жестоко.
Эдуард в порыве щедрости не лишил Оксфорда имущественных и гражданских прав, и второй сын графа, семнадцатилетний Джон де Вер, не участвовавший в измене отца, унаследовал его титул. Но разве эта щедрость могла компенсировать жестокость моего дяди? Вслед за этим поступило сообщение, что молодой наследник поссорился с каким-то юношей, устроил драку, снова попал под суд и мой дядя приговорил его к отсечению руки по локоть. Однако на этот раз король Эдуард не утвердил приговор, который все сочли слишком суровым. Мой дядя, плакавший над рукописью, создал себе репутацию мясника.
Прошло несколько недель. Мои опасения слегка рассеялись после получения хороших вестей. Маргарита, не сумев получить помощь в Шотландии, отплыла во Францию; в руках ланкастерцев оставалась только крепость Бамберг, где находился король Генрих. Сэр Томас Мэлори, ехавший на границу по поручению короля, остановился в Ситон-Делавале, повидался с Урсулой и сообщил интересные новости.
– Увидев, что их молодой король, простоволосый и безоружный, скачет рядом с Сомерсетом, и решив, что Эдуарду грозит смертельная опасность, жители Грантема попытались стащить Сомерсета с лошади и убить его! – сказал он. – Но златовласый Эдуард рассмеялся и сказал им, что теперь былые враги стали друзьями! Такой поворот событий заставил горожан почесать в затылке… Клянусь душой, король Эдуард – самый дружелюбный и добродушный монарх, когда-либо сидевший на троне Англии!
– Король Эдуард не только щедр, но и умен, – задумчиво сказала я. – Нужно забыть прошлое и как можно скорее двигаться в будущее. Сэр Томас, но разве Сомерсет не находится в трудном положении? Не все так великодушны, как Эдуард. Как герцог найдет общий язык с родственниками тех, кого он убил? – Я думала о его многочисленных попытках расправиться с Невиллами. Что должен чувствовать Джон? Хотя самого Сомерсета в Уэйкфилде не было, но он приложил руку – возможно, против воли – к смерти графа Солсбери и Томаса. Да и засад на них он устроил немало.
– Да, – вздохнул сэр Томас Мэлори, – положение у него трудное. Есть люди, которые не простят его никогда. Я сам видел, как к нему поворачивались спиной и о чем-то шептались, прикрывая рот ладонью. Не знаю, миледи, как ответить на ваш вопрос. Время покажет.
Так и вышло. Не успел закончиться год, как Сомерсет снова бежал к ланкастерцам и присоединился к королю Генриху в Бамберге. Из этой крепости герцог и его друзья совершали набеги на близлежащую местность, не давая покоя Джону. Визиты мужа домой стали реже и короче.
Джон обещал вернуться в Ситон-Делаваль на празднование седьмой годовщины нашей свадьбы, но двадцать шестого апреля он приехал лишь после наступления темноты, причем настроение его было далеко не праздничным. Лицо у него было усталое и такое же тревожное, как во время правления Маргариты. Рядом с ним ехали верный Руфус и новый оруженосец Томас Гоуэр – тот самый, которого я когда-то знала под именем «паломника».
– Что случилось? – спросила я.
– Мы сразились с ланкастерцами у Хеджли-Мура, – спешившись, вымолвил Джон. – Один из наших родственников Невиллов, поддерживающих Ланкастеров… этот бешеный Хамфри…..
Я кивнула. Хамфри Невилл был потомком деда Джона, графа Уэстморленда, от первого брака с Маргарет Стаффорд, в то время как ветвь Джона шла от второй жены Ральфа, Жанны Бофор, дочери герцога Ланкастера. Хамфри поссорился с отцом Джона из-за какой-то собственности, которую считал своей.
– Я узнал, что он устроил мне засаду вместе с братом Эгремона…
Я ахнула. Эгремон был давно мертв, но его дело не умерло/ Перси все еще доставляли Джону хлопоты. Я проклинала это имя; оно слишком часто сочеталось со словом «засада», которое постоянно напоминало мне о времени, закончившемся трагедией в Уэйкфилде.
– Не бойся, все уже позади, – сказал Джон. – Перси погиб, но Хамфри бежал в Бамберг. – Он тяжело вздохнул и опустился в кресло, стоявшее в нашей спальне. – Мира на севере не будет, пока я не отобью у ланкастерцев эту неприступную крепость, стоящую на берегу моря.
Руфус, уютно устроившийся камина, грустно посмотрел на Джона и завилял хвостом в знак сочувствия. Я отослала Тома Гоуэра и сама раздела Джона, сняв с него высокие сапоги, дублет и рейтузы и развязав рубашку. Потом я посадила его у камина, укрыла одеялом, подошла к двери и отправила слугу за вином и сладостями.