ничего не ел, за исключением того, что мне давали некоторые постояльцы, когда ели сами. В то время я часто думал о своем доме в деревне и о том, что делают мои мать и отец, ведь я так и не написал им с тех пор, как ушел из дома.
Иногда меня одолевало искушение написать им и сообщить о своем положении, потому что я знал, что они с радостью пришлют мне денег, чтобы я возвратился домой, но во мне еще жил дух упрямства. Пробыв совершенно без средств два-три дня, я оказался на улице, маленький мальчик в огромном Лондоне без друзей, которые могли прийти мне на помощь, не имеющий ни малейшего представления о способах заработать на жизнь в столице.
Несколько бедных оборванных мальчиков взяли меня в свою компанию: мы вместе спали в темных подворотнях Адельфи (комплекс общественных и жилых зданий в Лондоне, построенный во второй половине XVIII века братьями Адамами. — Пер.). Я часто видел, как мальчики идут следом за пассажирами, когда к пристани Адельфи подходили катера, проезд на которых стоил полпенни. Это была та часть реки, которая находилась почти напротив театра Адельфи. Сначала я не мог понять, что все это значит, но вскоре обнаружил, что после ухода пассажиров у них обычно появлялись один-два носовых платка. В то время в районе Адельфи стоял тюремный фургон без колес, который был сконструирован иначе, чем современные фургоны, и внутри его не было тюремных камер. Мальчики, бывало, брали меня с собой в этот тюремный фургон. Там мы обычно встречались с мужчиной, которого мои товарищи называли Ларри. В то время я знал его только под этим именем. За платки он давал такую цену, какую хотел. Если они отказывались отдавать ему платки за его цену, он по-всякому угрожал им. Он говорил, что сделает так, что другие мальчики выгонят их отсюда и не позволят им больше доставать здесь платки. Если это их не пугало, то он угрожал, что отдаст их в руки полиции, так что в конце концов они были вынуждены отдавать ему платки за ту цену, что он назначал.
Я видел эти платки. Позже я узнал, что они стоили четыре-пять шиллингов, а он их покупал у мальчиков за 9 пенсов каждый.
В то время мальчики были очень добры ко мне и делились со мной тем, что получали, но всегда спрашивали меня, почему я не попробую себя в этом деле сам. Наконец, мне стало стыдно питаться за их счет и не делать ничего самому. Один из мальчиков привязался ко мне больше остальных. Его мы звали Джо Макроу. Потом он был сослан на каторгу, а в настоящее время неплохо устроился в Австралии.
Джо сказал мне, что, когда придет следующий катер и если с него сойдет какой-нибудь человек, у которого, вероятнее всего, есть хороший носовой платок, он даст мне шанс попробовать свои силы. Я помню, когда в тот вечер пришел катер: думаю, это был последний, и было уже около девяти часов. Я увидел, как на берег сошел пожилой господин, а с ним дама. У них была маленькая собачка, которую они вели на веревочке. Прежде чем Джо сказал мне хоть что-то, он уже «провентилировал» карман этого господина, то есть пощупал карман и узнал, что в нем лежит платок.
Он прошептал мне: «Ну, Дик, давай попробуй». И я пошел к этому господину, все время дрожа, а Джо был рядом со мной в темноте. Так мы с ним стали подниматься по крутому холму Адельфи. Джентльмен прошел яблочный лоток (а Джо все время следовал за нами и подбадривал меня) и занялся собакой. Я вытащил у него зеленый носовой платок, который по стоимости был почти такой же, как и черный шелковый. (Их широко используют разъездные торговцы фруктами как шейные платки.) Господин не заметил потери. Мы немедленно вернулись и пошли в фургон, где находился Ларри. И Джо сказал ему: «Это была первая попытка Дика, и ты должен дать ему за него «по полной» (то есть 1 шиллинг 6 пенсов)». После настойчивых уговоров мы получили за него один шиллинг.
После этого я завоевал доверие и в течение нескольких недель считался самым ловким в нашей маленькой шайке: я не пропускал ни одного прибывшего катера и в каждом случае добывал один-два платка. За это время мы привыкли тратить деньги на сладости и фрукты и часто по вечерам ходили в театр «Виктория», бар «Боуэр» и в другие места. Когда мы выходили на улицу в двенадцать или полдвенадцатого ночи, мы снова возвращались в свои подворотни и спали в тюремном фургоне. Такую жизнь я вел до января 1841 года.
В течение этого месяца к нам приходили несколько мужчин. Я не знал, но потом услышал, что это Ларри приводил их, чтобы они понаблюдали за мной, так как он рассказывал им о моей ловкости у «хвоста», то есть при кражах из боковых карманов пальто у мужчин. Эти люди, бывало, делали мне подарки. Казалось, они не совсем мною довольны, так как они не говорили мне, чего они хотят, и не высказывали свое мнение. Где-то в середине месяца меня поймал за руку господин, у которого я украл платок. Меня отвели в полицейский участок на Боу-стрит, и я получил два месяца отсидки в Вестминстерском исправительном доме.
Я вышел из него в марте. Когда я оказался за воротами тюрьмы, я увидел, что меня ожидает кэб и двое мужчин, которые раньше часто приносили мне подарки и разговаривали со мной. Они спросили меня, не хочу ли я поехать с ними, и посадили меня в кэб. Я хотел поехать хоть куда-нибудь, чтобы исправиться, и отправился с ними на Флауэр-энд-Дин-стрит, Брик-Лейн, Уайтчепел. Они привезли меня в свой собственный дом. Один из них жил на первом этаже этого дома, а другой на втором. Оба они жили с женщинами, и вскоре я узнал, что не так давно у этих людей был мальчик, но он был сослан на каторгу. Но тогда я этого не знал. Они дали мне много еды и одну из женщин по имени Эмили, вымыли и отчистили меня. Я получил новую одежду. В течение трех дней меня не просили делать что-либо, но все это время они беседовали со мной о том, чтобы я присоединился к ним и забыл про мальчиков в Адельфи, а также о том, чтобы я перешел на кражи из дамских карманов.
Сначала