— Так в себе уверен? — Покачала я головой, до последнего не веря в эти слова, Дима ухмыльнулся.
— Никто… никто не сможет любить тебя сильнее чем я. Потому что сильнее невозможно. Потому что сильнее это уже край.
— А за что? За что так любишь? Вот, ты говоришь, говоришь, а я никак не пойму. За что можно любить человека, которого не знаешь?
— За то, что ты есть. За то, что ты такая беззащитная, за то, что веришь мне. Думал, изменишься, зачерствеешь, или пошлёшь меня куда подальше. В крайнем случае, будешь спать со мной, чувствуя выгоду. А ты не изменилась. Не изменилась! — Он попробовал засмеяться, но смех застрял в горле. — Стоило посмотреть на тебя как всё становилось ясно. Стоило посмотреть в твои глаза, как ты снова готова идти за мной, таких больше нет. Ты — моя. Словно для меня создана, понимаешь…
— Не понимаю, Дим. — Перебила, потому что действительно не понимала, не осознавала, не чувствовала, хотя сама любила так же, за то, что он есть, а в то, что можно любить меня — не верила. — Почему тогда не спишь со мной, если всё так, как говоришь. В чём смысл? — Дима упал спиной на кровать, закрывая улыбку на лице ладонями. — Да, ты уж извини, кто о чём, а вшивый о бане. Говори.
— Я вчера сказал.
— Я пьяная была, не помню. — Говорила, а сама уже чувствовала, как глубоко внутри зарождается маленький лучик тепла под названием «надежда», я снова была готова ему верить. И рядом легла, на бок повернувшись, внимательно наблюдала за жестами, за невидимыми глазу изменениями в нём. На уровне ощущений, на уровне инстинктов.
— Я не хочу сомневаться. — Выдал он и стих.
— Во мне?
— В твоём желании.
— А-а! То есть ты во мне сомневаешься. Интересно! — Потянула, складывая ладони перед собой лодочкой. На самом деле настроение поднималось. Вот такая я непредсказуемая особа. — Чем не угодила, сэр?
— Не ты. Не конкретно ты. Я боюсь давить на тебя, заставлять, не хочу, чтобы ты спала со мной, из-за безвыходности.
— А что, так похоже, что я в отчаянии? Мне казалось, что я преображаюсь рядом с тобой. Отлично! Значит, ошибалась.
— Наверно этой мой комплекс. Не могу поверить, что такого как я можно полюбить.
— А я люблю, представь себе. — Уже откровенно издевалась над ним. Подобралась ближе, чтобы можно было подбородок на его груди устроить, Дима одной рукой меня приобнял, ближе притягивая. — И я хочу тебя. Любого. Грубого и ласкового, только бы со мной.
— Ну, просто семейная идиллия. Он любит её, она любит его и они даже могут быть вместе. Казалось, всё так сложно…
— Не обманывай меня. Никогда. И сложно больше не будет.
Наверно это смешно, но даже в эту ночь мы уснули, так и не дойдя до главного, того самого главного, которое ныло у меня и стояло торчком у него. Это ночью я обнаружила недостачу любви и ласки, когда проснулась от очередного смутного ощущения тревоги. Показалось, что Димы рядом нет, но он спал. Мирным сном, во сне чему-то улыбался, так приятно, что не удержалась и дотронулась губами до его улыбки, чтобы выпить хоть часть необходимого малого. От острого желания простонала в его губы, дёрнулась вверх, побоялась, что разбудила. Вернулась, когда не заметила ни единого движения на совершенном теле. Дыхание так и оставалось ровным, только улыбка исчезла, оставив на губах лёгкий след своего недавнего пребывания. Крупная морщина на переносице была разлажена, широкие ладони лежали на животе, чтобы облегчить мужу сон, осторожно расстегнула пряжку ремня, пуговицу брюк, а потом не удержалась и потянула за бегунок молнии. Удовлетворённый такими манипуляциями член благодарно кивнул, удерживаемый тканью ставших узкими трусов, мой стон повторился, но теперь вполне осознанно: я хотела, чтобы Дима услышал, но он спал слишком крепко. А я стонала. Смотрела на него и стонала, даже опустила руку в трусики и провела несколько раз по клитору, хотя тот и без этих движений чаще необходимого напоминал о своём присутствии.
Вспомнился вчерашний стыд. И член во рту. И захотелось ощутить его снова, а Дима спал и казался таким беззащитным, а ещё эта лопнувшая грань вседозволенности сводила с ума. Я до боли закусила губу, в момент, когда опускала ткань трусов, остановилась, поднесла кулаки к подбородку, выбирая, с какой стороны лучше подступиться, сгибала, разгибала пальцы, чтобы их не свела судорога, а язык как заводной скользил по губам. Взгляд метался от его лица к паху и обратно. Я словно жребий тянула. Жребий между здравым смыслом и неутолимым желанием. Когда желание вытеснило здравый смысл практически подчистую, я склонилась над Димой и, тщетно пытаясь восстановить дыхание, провела языком по вершине головки, стирая каплю выступившей смазки с малюсеньких губок. Чуть прикусила вершину, когда головка потянулась вслед за моими ускользающими губами. От судороги во всём теле согнулась пополам, припадая губами обратно, осторожно приподняла член, чтобы обхватить его губами, чтобы провести языком по уздечке, как мне понравилось в прошлый раз. Дима сдавленно простонал, а я воровато отскочила в сторону, правда, тут же посмеялась над своим нелепым поведением. Обхватила член губами увереннее, снова провела языком по вершине, солоноватая вязкая жидкость скользнула по моему рту и растворилась в обилии слюны. Этого мне казалось так мало, что я взвыть была готова. Опустила пальцы между ног, чтобы просто погладить себя, чтобы только расслабиться, но этого не хватило, рука забегала в бешенном ритме, кружа, растирая, надавливая. Сдвинув трусики в сторону, я погрузила в себя два пальца, а мой рокочущий стон вибрацией прошёлся по члену. Рука Димы соскользнула с живота и он шумно выдохнул, а я, как подросток, которого вот-вот застукают за мастурбацией срывалась на бешенный ритм, вбирая в рот его член и до судороги в руке раздражая клитор. И все ощущения так остро, так сладко, словно впервые в жизни, хотя это для меня и правда, было впервые. Такая наглость, такая похоть, и наверняка сумасшедшие глаза падшей женщины. Кончить получилось быстро, громко, я стонала и билась в каком-то припадке, борясь со своим телом, не убирая пальцы из себя, не выпуская член изо рта, пока не почувствовала, что задыхаюсь, так глубоко он оказался. Последние судороги оргазма подбросили меня вверх, и только тогда получилось отдышаться. Только тогда я услышала, что моё сердце всё ещё бьётся. Только тогда поняла, что заставляет людей заниматься сексом на лавочке в парке. И готова была кончить от этой фантазии снова, но Дима перевернулся на бок, пришлось его отпустить.
Окончательно придя в себя, поправила его трусы и брюки, хотя и то и другое отказывалось натягиваться на всё ещё возбуждённую область, пришлось постараться и, возможно, чуть надавить. А когда дело было сделано, жуткая жажда, которая накатывает каждый раз после подобного безумия, буквально вытолкала меня из тёплой постели, хотя принять душ тоже не помешает.