советской системе результат работы женского коллектива с руководителем-мужчиной. С другой стороны, очевидным корнем конфликта явилось несовпадение неких интересов супругов Шмидт (один из которых – адресат, а другая – вероятный автор этого обращения) и Ермакова. Учитывая, что Шмидты недавно вернулись из Вены и Берлина, предметом спора было, возможно, влияние или представительство в Международном психоаналитическом обществе. Возможно, именно Отто Юльевич прочил себя на место нового руководителя отечественного психоанализа. Нельзя, конечно, отрицать и правоты самих воспитательниц, которым действительно не хватало квалификации для выполнения психоаналитической работы. Их оценку организационным способностям Ермакова у нас нет оснований поставить под сомнение. Наконец, на этом частном конфликте могло сказываться начинающееся изменение политической ситуации вокруг психоанализа.
Письмо педагогического коллектива, направленное в «кураторий», хранится в архиве Наркомпроса. Каковы бы ни были мотивы Шмидта, а именно он был единственным лицом, которое в официальной переписке называлось куратором Психоаналитического института, он дал этому письму ход. Главнаука, естественно, назначает новую комиссию. Психоаналитическое общество проводит 3 июля свое слушание дела. В резолюции признано, что «Детский дом-лаборатория может работать в полном соответствии с требованиями психоанализа только при наличии руководительниц, которые все хорошо знают психоанализ теоретически и практически и сами через психоанализ прошли». Психоаналитическому институту было рекомендовано срочно приступить к подготовке такого персонала, до завершения которой «Институт не может взять на себя ответственности за педагогическую работу Дома». На этот период признано целесообразным полное административное разделение обоих учреждений при сохранении их обоих в особняке на Малой Никитской, что необходимо для «обеспечения возможности для Психоаналитического института вести наблюдения и ставить опыты в [Детском] доме». Руководящий персонал подбирается Детским домом самостоятельно, «однако из лиц, принимающих основные ценности психоанализа»84.
Куратор умывает руки
«В 20-х годах заниматься психоанализом не только не было опасно. Это было престижно», – вспоминает Наталья Трауготт85. Но постепенно тучи сгущались. 24 апреля 1924 года заведующий научным отделом Главнауки А. П. Пинкевич потребовал произвести «коренную реорганизацию в направлении расширения задач института в области педологических исследований» (там же). В который раз власть пыталась смешать психоанализ с новой наукой о переделке человека… Очередная комиссия проголосовала за то, чтобы считать это очень желательным, но практически неосуществимым86.
В конце ноября 1924 года Психоаналитический институт и Детский дом-лаборатория «Международная солидарность» были административно разделены за счет деления бюджета института пополам. Кроме того, все работавшие в нем педагоги были уволены и на их место были взяты четыре новые воспитательницы. Осуществление идеи Веры Шмидт о найме временного персонала на год-два психоаналитической подготовки «основного кадра»? К сожалению, произошло нечто другое.
В ноябре 1924 года Отто Юльевич Шмидт направил письмо заместителю наркома просвещения В. Н. Яковлевой и заведующему Главнаукой Н. Ф. Петрову. Там говорилось: «Уважаемые товарищи! 3 года назад при моем содействии был организован Детский дом-лаборатория при психоаналитическом институте. Так как я с психоанализом хорошо знаком, состою в президиуме Русского психоаналитического общества, неоднократно защищал Детский дом от попыток закрыть его, то установился взгляд о моей ответственности перед Наркомпросом и партией за работу Детского дома-лаборатории.
Эта работа развивалась очень интересно, научные результаты ее напечатаны за границей и возбудили чрезвычайное внимание со стороны Фрейда и его последователей, а также в мировых кругах врачей и педагогов.
С повышением возраста детей, однако, остро сказался недостаток психоаналитически подготовленных педагогов-руководительниц. Не желая продолжать с недостаточными средствами опыт, на который смотрят психоаналитики всех стран, мы решили от руководства домом отказаться вплоть до подготовки кадра педагогов.
Главнаука, как Вы знаете, с этим согласилась и решила использовать хорошо поставленный Детский дом как лабораторию не только для психоанализа, но и для всех научно-педагогических учреждений. Психоаналитики фактически не имеют больше никакого влияния на Детский дом.
Я желаю Главнауке всякого успеха в разностороннем использовании нашего наследия, но считаю долгом довести до сведения дорогих товарищей, которым я адресую это письмо, что впредь я не буду иметь никакого отношения к этому Дому и за его работу ни прямо, ни косвенно никакой, даже моральной ответственности не несу»87.
На этом письме, датированном 20 ноября 1924 года, две резолюции: «В научный отдел к сведению. 28.11. Петров» и «Дано к делу 24.06.25». Таким образом, письмо Шмидта было использовано впоследствии и при закрытии Психоаналитического института. Но в самом тексте не содержится критики в адрес института или его руководства, нет и тени осуждения психоанализа и чувствуется лишь иронически маскируемая обида на «дорогих товарищей», адресатов письма. Что же вынудило Шмидтов сложить с себя ответственность за Детский дом? Во всяком случае, не идеологические проблемы: как видно из всего, что мы знаем, идейный статус психоанализа к 1925 году был еще благополучен.
Жан Марти упоминает об известных ему слухах, которые ходили вокруг Детского дома: на детях там ставят опыты и преждевременно стимулируют их половое созревание88. О подобных же слухах о сексуальных опытах с детьми вспоминает и дочь Ивана Ермакова; по ее словам, эти слухи доставляли ее отцу много хлопот89; писала о них и Вера Шмидт. Весьма вероятно, что именно такие сплетни, наверняка вымышленные, и служили настоящей причиной бесконечных комиссий. Очередная комиссия, заседавшая 2 января 1925 года (Петров, Пинкевич, новая заведующая Детским домом Жукова, представители родителей), эти сплетни фактически подтвердила. В ней среди прочего говорится: «Сексуальные проявления, онанизм наблюдаются у большинства детей, живущих в Детском доме. У детей, только что вступивших в Детский дом из семей, [онанизм] не наблюдался»90.
Это уже скандал, особенно если помнить о персональном составе родителей. 24 февраля Пинкевич накладывает очередную резолюцию: Детский дом окончательно отделить от Психоаналитического института и перевести в Главсоцвос; сам же институт может быть оставлен в Москве «только в случае его присоединения куда-нибудь (например, к Психологическому институту)». Потом откуда-то возникла идея перевести институт в Ленинград. Не рикошетом ли отозвалась здесь все та же идея «осуществить синтез фрейдизма и марксизма при помощи учения об условных рефлексах» (Павлов был в Ленинграде)? Ермаков пишет докладные записки, что Психоаналитический институт схож с Психологическим только по названию; что Психоаналитический институт единственный в своем роде не только в СССР, но и в Европе и потому должен обязательно быть в столице; и что все сотрудники его живут в Москве и потому перевод его в Ленинград будет равносилен его закрытию…91 Но теперь возражения были напрасны.
В январе 1925 года президиум Наркомпроса под председательством Луначарского принимает курьезное решение «Против вывоза Института по изучению природы засушливых пустынных областей в Ленинград и Психоаналитического института за пределы Москвы