Но Климовских упускает ещё один вариант.
— Владимир Ефимович, есть ещё одна кандидатура. Пожалуй, наилучшая, — и делаю мхатовскую паузу. Наслаждаюсь видом кипучей работы мысли, отражающейся в глазах начштаба. Дождавшись, когда он в знак капитуляции перед неразрешимостью загадки поднимает ладони вверх, изрекаю короткое слово:
— Ты.
Да, это самый лучший вариант, тем более он уже и.о. командующего фронтом. И судя по докладу о последних движениях моих, то есть, уже его армий, он — толковый комфронта.
Голубев непринуждённо взял Варшаву в полукольцо. Учитывая, что подъездные пути с запада под непрерывными ударами авиации, польская столица фактически в блокаде.
Курляндский котёл сузился до одной Риги. То есть, немцев загнали в маленькую лузу. Количество эвакуированных войск не превышает двухсот тысяч. Численность остатков немецкой группировки не превышает трёхсот тысяч по оценке штаба фронта. Спрашивается, куда делись остальные, когда заявленные немецкие потери, включая пленных, около ста пятидесяти тысяч? А их, с учётом присоединившихся корпусов Гудериана и Гота должно быть около миллиона. Ну, пусть девятьсот тысяч. Где ещё четверть миллиона солдат? Испарились?
Именно так. Испарились. Мы осторожные сводки подаём, реально немецкие потери выше. Результаты бомбёжек учитываем только материальные, то, что с воздуха видно. Северо-западный фронт тоже без дела не сидит и какой-то урон наносит.
Но есть ещё один фактор, который слишком хорошо известен любому военачальнику, которому приходилось отступать. Со мной хоть и не случалось такого, но насмотрелся. И с результатами знаком. При отступлении, даже при отсутствии тяжёлых боёв и бомбёжек, личный состав подтаивает, как весенний лёд. За счёт болезней, случайно отставших, целенаправленно дезертировавших, травмированных. Даже в мирное время во время учений, которые по большей части состоят из марш-бросков, передислокаций и прочего, допускается уровень санитарных потерь в два процента от всего личного состава.
Урон наносят и частые бомбёжки. На данный момент у фон Лееба авиации фактически нет. В этом регионе наше господство в воздухе бесспорно.
— В принципе, понятно. Но Анисимову и Кузнецову надо поднапрячься и ускориться. Всегда против спешки, но фактор времени диктует. Слишком много сил фон Лееб сковывает. Передам им приказ: взять Ригу в максимально короткий срок. Как дела у Рокоссовского?
Климовских нет необходимости отвлекаться на записи. У меня собственный помощник есть, который записывает проект приказа. Богданов рядом, он выполняет функции моего летучего штаба.
— Видите ли, Дмитрий Григорич, — что-то он мяться начинает. — Рокоссовский не стал выдвигаться в сторону Кишинёва, чтобы отрезать путь отступления фон Рунштедту. Посчитал это неправильным решением…
— Ну-ну! — требую подробностей. — Не мямли, ты генерал или кто?
— Повлиять в ваше отсутствие не мог. Формально он мне не подчиняется. Украинский фронт не стал вставать на пути Рунштедта, вернее встал, но не на Украине.
Жду, чуть склонив голову. Родит или нет?
— Рокоссовский вторгся в Венгрию и прошёл её почти насквозь.
Хм-м, что-то такое слышал из новостей, но мне не до того тогда было. По карте видно, что Рокки пересёк Венгрию как бы по диагонали.
— Ну, и замечательно. У него был приказ отсечь фон Рунштедта от Германии. Он почти выполнил этот приказ.
Немцам придётся возвращаться через недружественную Югославию, да под угрозой флангового удара со стороны Рокоссовского, да имея на хвосте злого от постоянных неудач Жукова. Внимательно смотрю на карту.
— Придвинь 4-ую армию к нему поближе. Надо поддержать его.
Вытащил свой блокнот. У меня там записаны отдельные корпуса и дивизии, намеченные на вывод из состава Ленинградского и Карельского фронтов. Северный фланг Карельского фронта пока трогать нельзя, они Норвегией занимаются. Остальных можно пощипать. И сотню трофейных танков ему отправлю. Другую сотню — Никитину, на него у меня особые планы.
Делаю запись напротив выбранного корпуса, показываю Богданову.
— Этот корпус — Рокоссовскому.
Тот с сомнением глядит на карту.
— Может целиком 28-ую армию ему отправим? Чего мелочиться.
— Слишком жирно будет, — отвечаю, чуть подумав. — Не Рокоссовскому, а фон Рунштедту. Там Жуков на хвосте висит, Приморская группировка без дела остаётся, у самого Рокоссовского сил достаточно. Не такая уж важная птица это Рунштедт, чтобы столько внимания ему оказывать.
4-ой армии нужно будет зайти в Словакию. Так и навещает наш человек заграницу. На бронетанках, ха-ха-ха.
— Будапешт Константин Константиныч взял? — что-то не слышал про это.
— Только блокировал, Дмитрий Григорич.
— Сделаем ещё вот что, Владимир Ефимович. Хотя это всего лишь совет. Резервный штаб фронта в Барановичах ликвидируй. То есть, не ликвидируй, а сделай его мобильным. На бронепоезде. Здесь оставь второстепенные службы, а оперативное руководство веди оттуда. Мобильному фронту нужен мобильный штаб.
Я, кстати, тоже так сделаю.
Ближе к обеду прибывает комиссар госбезопасности Цанава. Так-то он во Львове дислоцируется, заранее его известил, что понадобится. С ним мы уединяемся. Государственная безопасность не терпит суеты и громких слов.
— Поздравляю, Дмитрий Григорич, — сразу после приветствия Фомич сияет на меня всем лицом. — Я твёрдо был уверен, что уж с Финляндией-то вы долго возиться не будете. Горд за вас и счастлив!
И крепко меня прихватывает за плечи.
— Спасибо, Лаврентий Фомич. Вы прямо молодец, — не остаюсь в долгу. — Пока такие люди служат нашей стране, она непобедима.
— Да что я, Дмитрий Григорич! Скромный генерал НКВД.
— А вот и нет! Одно то, что вы так радуетесь нашим победам, говорит о многом, — и меняю тему на ходу. — Вы там себе красивую полячку для утех не завели, нет?
— Что вы такое говорите, Дмитрий Григорич?
— Нет? А зря. В нашем возрасте женщина необходима чисто для здоровья. И как индикатор. Пока мы в мужской силе, мы здоровы и сильны. Ладно, Фомич, давай к делу.
Цанава усаживается напротив меня и ожидающе смотрит.
— Нам надо собрать всех поляков, которых мы интернировали, и отправить на фронт, — а чего тут тянуть кота за яйца?
— О, — Фомич слегка крякнул. — Лаврентия Палыча надо спросить.
— Берия — человек умный, думаю, возражать не будет. Зачем нам их мариновать у себя, кормить-поить. Всё равно после войны придётся отпускать, так? Так. И что получится? Мы для них Польшу отвоёвывать будем? Нет уж. Пусть они реванш у германцев берут.
— А на них можно положиться? В спину не ударят? — Фомич находит сильные возражения.
— Побережёмся. В спину ударить, будучи на переднем крае, невозможно. И ещё раз говорю, побережёмся.
— Скажи Берии ещё вот что. Они нас ненавидят. Большинство из них. И если все живыми в Польшу вернутся, то мы сами себе проблемы создадим. На ровном месте. А в боях их не меньше половины погибнет. Опять-таки мы плечом к плечу сражаться будем, а это просто так в сторону не откинешь.
Убеждать самого Фомича не нужно. Сам всё понимает. Одно содержание пары десятков тысяч польских офицеров в копеечку влетает и немало сил отвлекает. Ни один человек в здравом уме не откажется превратить обузу в актив.
28 января, среда, время 06:20
Штабной бронепоезд «Паллада» 13-ой армии.
Один из лучших, а может, самый лучший генерал гнезда Павлова, Никитин долго ничего не предпринимал, пока сапёрно-инженерные части не отремонтировали взорванный мост через Вислу. Данциг готовился к упорной обороне, 13-ая армия готовилась к его штурму, опираясь на занятый бывший польский городок Тчев. Немцы так считали. Никитин копил силы.
И вот безнадёжно устаревшие, но работоспособные ДБ-3, две эскадрильи перебрасывали 4-ый воздушно-десантный корпус в немецкие тылы. Батальон за батальоном. Павлов только сейчас решил использовать козырь, который готовили задолго до войны.