них не ответил на мои сообщения. Я ничего не знаю, и это просто убийственно. Да и вообще. Мне все равно нечего надеть.
– Ты не расстроишься? – спросила Тэнси. – Мне так тяжело оставлять тебя здесь. На самом деле это ты должна была сейчас туда идти.
– Это просто корпоратив. Ничего страшного. Я пораньше лягу спать, а ты потом мне все расскажешь, когда мы снова увидимся.
– То есть завтра, – сказала Тэнси, – днем Ренцо улетает в Рим. Боже, я буду так по нему скучать! Он сказал, что будет звонить мне каждый день, но… Ну да ладно, пора идти. Мы сначала зайдем в какой-нибудь бар. Я точно хорошо выгляжу?
Я ответила, что на сто процентов, и обняла ее. А потом она надела свое новое белое пальто, положила телефон, помаду и ключи в золотой клатч и буквально выпорхнула за дверь.
Я подождала пару минут, а потом тоже спустилась и осмотрелась. В доме было как-то грустно и неуютно – так никогда не было при Мэдди и Генри. Иногда Генри покупал Мэдди цветы, и она ставила их в вазу на кухне. Мэдди часто оставляла в специальной миске хлебную закваску подниматься или куриный бульон на плите, от которого у нас пахло по-домашнему. Иногда мы оставались вечером дома, ужинали и пили вино, бутылочку-другую. Если бы они остались здесь, у нас бы сейчас стояла новогодняя елка.
Но Мэдди и Генри уехали на медовый месяц на Бали, да и вообще не жили здесь уже несколько месяцев. Я вспомнила, что хотела купить пару подушек, пледов и каких-нибудь украшений вместо тех, что они забрали с собой, но у меня так и не дошли до этого руки. Да вроде бы и не было смысла: Тэнси, я и Адам все равно либо проводили время не дома, либо сидели по своим комнатам.
Я все еще здесь живу, но словно не чувствую себя здесь своей.
Я вспомнила о Плохой Девочке, и как она готовилась к свиданию с любимым мужчиной, хотела его поцеловать, а может, и больше. Мне стало интересно, что же случилось дальше, и хотелось послушать следующий выпуск, но я знала, что от этого мне станет только хуже, я и так уже сильно от нее отстаю.
Я подумала о Ксандере, который сейчас, наверное, болтает и смеется с коллегами на вечеринке и пытается влиться в их компанию, несмотря на то, что мыслями он уже давно не с ними. Интересно, там ли Криссанти, миниатюрная и аккуратная, в маленьком черном платье, взмахивающая своими мягкими длинными волосами и улыбающаяся ему.
Я спустилась вниз, открыла холодильник и нашла там лишь бутылку прокисшего молока, почти пустую бутылку вина, три готовых и давно просроченных обеда и пакет вялых и склизких листьев салата. Я выбросила все это в мусорное ведро, поднялась наверх и приготовила ванну. Пока она набиралась, я открыла все окошки адвент-календаря «Либерти», который подарила сама себе и забыла. На туалетный столик высыпалась целая горка прекрасной и дорогой косметики.
Может, с их помощью я почувствую себя лучше?
Через час я уже успела выпрямить волосы, накрасить ногти, намазать всю себя ароматным лосьоном и попробовать четыре разных крема для лица. Я по-прежнему чувствовала себя ужасно, но теперь хотя бы пахла хорошо – не то чтобы в этом был какой-то смысл, все равно никто не заметит.
А потом я снова взглянула на маленький конвертик, почти квадратный, который уже довольно долго лежал на моей прикроватной тумбочке, хотя еще не настолько, чтобы я перестала его замечать. Этот конверт был адресован не мне, а Тэнси. И я должна была отдать его Тэнси, пусть она и не обрадуется. Но была и альтернатива: я могла бы оградить ее и обезвредить его, словно бомбу.
Я взяла конверт и пару секунд поразглядывала его, а потом ногтем подковырнула краешек, и он открылся. Теперь уже нет пути назад. Я вынула записку. Это точно не рождественская открытка: бумага была белой, но с блестками, и один краешек был немного косой, будто его отрезали ножницами.
Я снова представила себе Трэвиса, который с детства не посылает никому открыток, потому что на работе за него это делает помощник, а дома – жена. Я представила, как ночью, в одиночестве, он запаковал шарф, подумал, что надо приложить еще что-нибудь, и нашел вот эту открытку, забытую дочкой, которая любила «Сияющую Джем» и вообще всякие перламутровые блестяшки, и отрезал краешек, на котором была принцесса или единорог. А потом написал записку. У него был красивый почерк, и писал он перьевой ручкой, как у Пирса, только тоньше.
Саския. Я не знаю, действительно ли это твое настоящее имя, но клянусь, что меня на самом деле зовут Трэвис. Трэвис Дойл. Я не знаю, что случилось. Ты исчезла из интернета, и я не вижу тебя уже несколько недель, за исключением одного раза, и то случайно. Я постоянно о тебе думаю и просто должен был тебя найти. Между нами было что-то очень особенное. Я знаю, что тебе нравились мои подарки: я видел их на тебе. Я думал, что ты любишь меня так же, как я тебя. И по-прежнему так думаю. Может, позвонишь мне? Мы были бы так счастливы вместе и помогли бы твоим родителям. Я знаю, что у нас бы все получилось, и ты тоже об этом знаешь.
Он оставил номер телефона, но я не стала звонить и решила сначала загуглить его имя. Трэвис Дойл. И вот его страничка на LinkedIn: страховой агент, работающий в компании в Оксфорде. На фотографии был точно он.
Потом, отключив возможность идентификации своего номера, я ему позвонила. Включилась голосовая почта, но я не растерялась и записала сообщение – большое сообщение. Я сказала ему, что Тэнси – хотя я использовала имя, по которому он ее знает, – видеть его больше не хочет, да и я тоже, особенно после того, как он приперся сюда поздно ночью и напугал меня до смерти. Я сказала, что если он хоть раз еще приблизится к Тэнси или ко мне, я тут же сообщу на его работу и в полицию, потому что преследование у нас вообще-то считается уголовным преступлением, если он не в курсе. А еще, для пущего эффекта, я добавила, что найду его жену и расскажу ей все о его извращениях, и это скажется на его дочери, ведь тогда он сможет увидеть ее лишь в контактном центре [24]. Насчет дочери я не знала наверняка, это была просто догадка, но, по-моему, очень убедительная.
Я завершила сообщение словами «Прощай, Трэвис», произнесенными с максимальной угрозой, и повесила трубку.
Потом я