Не замечал Асланбек, как он ел, мысль сверлила: «Не доверяют». Что нужно сделать, как доказать всем свою честность, преданность? Или это выдумка лейтенанта? Вот он спросит у комиссара…
— Ого! Вот это житуха!
Петро лизнул было ложку, но вовремя опомнился:
— Ух ты, чуть язык не прилип.
Он не должен погибнуть, пока не докажет взводному, что, сын коммуниста Хадзыбатыра Каруоева не младший лейтенант-перебежчик. После теплой каши стало еще холоднее, но надо было готовиться к вылазке, и Асланбек натянул маскхалат, потуже завязал тесемки, запихнул под шинель на груди обойму к автомату, проверил, на месте ли нож, подвесил «лимонки» так, чтобы не мешали ползти.
Снова появился лейтенант, на этот раз озабоченный, отозвал в сторону сержанта:
— Веревкин, на Бека можно положиться?
— А что такое?
— Интересуются им, — что-то недоговаривая, сказал взводный. — Откуда он свалился на мою голову.
— Воюет, как все.
Насторожился Асланбек, сразу догадался, о ком говорят, и решил: если лейтенант настоит на своем, то сейчас же к комиссару, узнает в чем его подозревают, найдет человека, который, приказал не пускать в разведку и взорвет гранатой, и себя вместе с ним.
— В разведку идешь, учти, — предупредил взводный, прошептал: — Отец у него враг народа.
— Ерунда какая-то, — возмутился Веревкин. — Он мне все рассказал. На смерть человек идет.
— Особист требует.
— Да пошлите его к матерям.
— Велел оставить в окопе.
Вскипел сержант:
— Пускай особист воюет рядом со мной!
— Тихо! Прекрати, ты смотри у меня.
— Мы в бой идем, а вы… Не пойдет Каруоев — ни шагу не сделаю и я!
Взводный вытянул шею, задышал в лицо сержанту.
— Ты это серьезно?
— Комсомолец я, командир, не меньше особиста в ответе за… отделение.
— Да оставь ты особиста.
— Жду вашего приказания!
— Гляди за ним в оба, на всякий случай, — сдался взводный.
— Товарищ лейтенант…
— Хватит!
— Отвечаю головой!
Взводный придирчиво оглядел бойцов, остался ими доволен, сказал сержанту:
— Можешь остаться. Ранение как-никак, другого пошлю.
— Нет, — отрезал сержант.
Взводный не настаивал, а о ранении напомнил больше для порядка, наперед зная, что Веревкин ни за что не останется.
— Сержант, поставь задачу, — приказал лейтенант. Приосанился Веревкин.
— До березок доберемся быстрым шагом, а от них поползем. Дорогу пробивать будем по очереди, снег глубокий. Первый я, меня сменит Петро, его — Яша, потом Бек. Перед опушкой замрем. Поняли? Не сопеть. Дышать легонько, у немца не уши, — слухачи. Хорошо, что навалило снегу, как по заказу, — тут же добавил: — Гранаты экономьте. Пулеметы забросаем гранатами и назад. Вопросы есть?
Бойцы молчали.
— Тогда в путь, друзья, — лейтенант поднял руку.
— Подождите, товарищ лейтенант.
— Чего еще, Яков?
— Присядем на дорожку.
Петро громко прыснул, и сержант цыкнул на него, Яшку ударил ладонью по спине:
— Ни пуха, ни пера, бульба!
— Иди к черту, — гаркнул тот.
— Счастливого возвращения, — пожелал взводный, — Веревкин, поглядывай, ничего не прозевай.
— Ерунда какая.
Пригнувшись, сержант пошел вперед, а за ним гуськом бойцы.
Поравнявшись с лейтенантом, Асланбек остановился перед ним.
— Скажите всем, что Каруоева вскормила мать, а не волчица.
Лейтенант положил руки ему на плечи и ничего не сказал, просто посмотрел в лицо…
Пройдя с километр, достигли березок, а за ними сразу начиналась лощина, перебрались через нее, поползли по-пластунски, зарываясь как можно глубже в снег. Труднее всех приходилось первому. Он и ориентировался, чтобы не сбиться с направления и не угодить в лапы к немцам, и то головой, то плечом разгребал снег, оставляя за собой борозду. Снег лез в глаза, забивался в рот, нос, часто приходилось останавливаться и, отдышавшись, снова ползти.
Перед опушкой лежали, как велел Веревкин, не поднимали головы, затаив дыхание, чтобы не выдать себя: немцы были рядом. Стояла напряженная тишина, и вдруг бойцы уловили звуки, доносившиеся справа. Натянув на глаза капюшон, сержант приподнял голову, но ничего не увидел. Подтянул руку, стряхнул с ресниц снег, привстал. Впереди за соснами разглядел сарай, заваленный снегом: выдал дымок.
Веревкин пошевелил ногой, и к нему подполз Яша.
— Останешься за меня, — шепнул ему в ухо. — Действуй самостоятельно.
Сержант уполз.
Одессит подождал еще с минуту, оторвался от снега и устремил взгляд на сосны, под которыми, по словам взводного, окопались немецкие пулеметчики.
— Зайди с левого фланга, Петро. Осторожно, не вспугни… Я брошу гранату, а ты кричи «Ура».
Петро исчез.
— Приготовь гранаты, Бек.
В горле пересохло, Асланбек лизнул снег. Сердце гулко стучало. Вспомнил о фотографии Залины, пожалел, что не оставил в окопе… Вдруг ранят. Почему лейтенант не подсказал, что на задание ничего не нужно брать?
В той стороне, куда уполз Петро, раздался взрыв, и Асланбек прижался к земле.
Остервенело залаяли пулеметы. Как же теперь поступить? Ждать, пока умолкнут или побежать в сторону своих? Подстрелят. Лежать? К немцам подоспеет подмога, и на рассвете, их возьмут в плен. Нет, живым он не сдастся. А если ранят тяжело, потеряет сознание? Стало жутко от этой мысли. Где же, Яша? Да что он с ума сошел, пополз вперед, прямо на пулеметы.
— Урр-а-а! — закричал Яша и метнул гранату.
Вспомнил о ней и Асланбек. Бросил далеко вперед. Он ничего не видел, кроме Яшкиной спины. За ним влетел в блиндаж.
Оглушительно застрекотал автомат. Это Яша. Кто-то застонал.
— Назад! — крикнул Яша. — Уходи.
Асланбек взбежал по ступенькам, Яша нагнал.
— Ложись.
Не успели лечь, как раздался взрыв.
В это время сержант подскочил к сараю, ударом ноги распахнул дверь, и, не мешкая, бросил внутрь одну за другой две «лимонки» и кинулся прочь. Вдогонку, запоздало, раздались «беспорядочные выстрелы.
Яша с Асланбеком лежали ничком в том месте, где они расстались с сержантом.
Началась пальба, землю ослепительно осветили ракеты.
Не поднимаясь, Асланбек перевернулся на спину, отстегнул от поясного ремня «лимонку», переменил диск в автомате.
Кто-то тяжело дыша приближался к ним.
— Веревкин! — окликнул Яша.
Сержант повалился с размаха в снег:
— Ну, что?
— Петро подорвался… — Не поднимая головы, Яша показал приклад разбитой винтовки: — Номер его.
— У-у, — простонал Веревкин. — А пулеметы?
— Уничтожили.
Рядом разорвалась мина, правее еще. К счастью, минометы неожиданно замолкли.
— Найдем его?
Не надо было объяснять, о ком спрашивал сержант.
— Что ты!
Вздохнул Веревкин, скомандовал:
— Вперед!
В березах отдохнули лежа, а потом, не таясь, но, по привычке пригибаясь, короткими перебежками уходили от немецких позиций.
Снова вспомнил Асланбек разговор с лейтенантом. Пожалуй, он пойдет к комиссару и скажет: пусть думают о нем, что хотят, а он будет воевать как в гражданскую его отец. Его братья, мать и он, весь род Каруоевых верны Советской власти не меньше лейтенанта.
На передней линии их встретил взводный, выслушав Веревкина, тихо проговорил:
— Жаль Петра.
Разошлись по окопам. Асланбек уселся на ранец, обхватил колени руками и сомкнул веки. Он слышал голоса, а чьи — разобрать не мог. Его вовсю трясли за плечо, он валился из стороны в сторону, а открыть глаза не было сил.
— Снегом натереть, лучше за шиворот.
Сразу стало холодно, и дремоты как не бывало.
— Бек, очнись…
Над ним склонился Веревкин.
— Держи.
Он сунул в руки Асланбека сухарь, головку сахара и рыбину.
— На, глотни.
Асланбек не мог сообразить никак, что хотят от него, зло опросил:
— Что ты хочешь?
— Получай наркомовский паек.
— А-а… Давай.
С трудом разомкнув челюсти, не прикасаясь к кружке губами, глотнул, отдышавшись, спросил: