Мефодий Буслаев стоял на узкой песчаной косе. Перед ним лежало огромное темное озеро – медленно вращающееся, плотное как кисель, вязкое, со многими островами. Острова тоже вращались вместе со всей массой, изредка ныряя, переворачиваясь или истаивая, как хлопья пены. Ощущалось, что где-то ближе к центру озера вся эта липкая громада затягивается в воронку, точно в слив раковины, и там внизу, куда «глотается» вода, находится что-то страшное, тупиковое, мерзкое. Что именно, Меф не знал, но совершенно точно это ощущал.
Временами там, в «сливе», начиналось бурление. Озеро вскипало, и наружу вырывался мутный грязный пузырь колоссальных размеров. Он лопался и, падая, образовывал новые мыльные острова. На этих островах, Меф видел это с берега, что-то происходило. Мелькали мелкие фигурки, они что-то делали, перемещались, но больше ничего нельзя было разглядеть.
Буслаев не задумывался, насколько реально все, что перед ним. Сердце подсказывало ему, что реально, только реальность тут иная, перетекающая, с менее отчетливыми логическими связями, какой она бывает во сне.
Меф обернулся. Ворота, через которые они попали сюда, исчезли. За его спиной лежала узкая полоска песка, переходящая в совершенное НИЧТО. Зато Меф увидел Ирку. Она стояла от него шагах в шести и смотрела на озеро. Он подбежал к ней. Ирка быстро коснулась его руки своей легкой ладонью и на что-то показала.
Он разглядел тонкую дугу, которая упиралась одним концом в косу и шла через озеро. Что это за дуга, судить было рано, но больше всего она походила на мост. Они переглянулись и, увязая к песке, побежали туда. Обычно Меф не жаловался на отсутствие выносливости, но тут почему-то бежал тяжело, с одышкой. Ирка останавливалась и ждала его.
Постепенно дуга становилась отчетливее, и вскоре сомнения отпали – это и правда был мост. Полупрозрачный, легкий, стремительный, точно сплетенный из лучей света. Чем-то он напоминал меч, доставшийся Мефу от прадеда. Буслаев слишком смело ступил на него, и… ступня прошла сквозь настил, провалившись в мелкую вязкую воду у берега.
Меф поспешно отдернул ногу и попытался снова. На сей раз он был осторожен – ступал так, будто ему предстояло поставить ступню на электрическую лампу и не раздавить ее. Из-за этого Меф передвигался как паралитик, медленно, крошечными шажками, придерживаясь за перила, тоже хрупкие, как печенье. Самое сложное было не смотреть вниз – мост просвечивал, и порой казалось, что его вообще не существует, а ты идешь по воздуху. И тут начинался панический страх, приводивший к тому, что Меф повисал на перилах.
Ирка шла первой, гораздо легче и быстрее Буслаева. За перила не держалась – они были ей не нужны. Мост под ней и так не проваливался. Буслаева это удивляло, но недолго. «В том мире она больше страдала… Испытания, ноги. Вот за воротами ей и проще».
Мост становился выше, а озеро под ним глубже. Участки хрупкого моста перемежались участками, где из досок выступали шипы и острые стекла. Обойти их не получалось – приходилось наступать. Боль была реальной, но ран не оставляла. Ирка проходила такие участки решительно и смело: видимо, принимала всякую боль как данность и не старалась сократить ее или уменьшить. Меф же всякий раз стремился минимизировать потери, ступить поосторожнее, похитрее, на самые мелкие стекла, и это его замедляло.
К тому же он внезапно осознал, что на мосту они с Иркой не одни. Перед ними, опережая их, двигаются сотни людей. Одни трусливо ползут на животе или на четвереньках, другие виснут на перилах и раскачиваются от страха, третьи шагают уверенно. Некоторые пытаются повернуть назад, но это невозможно, и, постояв немного, они вновь двигаются вперед. Временами кто-то срывается с моста и падает. Слышится плеск и крик. Одни барахтаются в озере, постепенно уходя на дно, но большинство сваливается на мыльные острова, которые, медленно вращаясь, дрейфуют к огромной, заглатывающей их воронке в центре озера. Правда, дрейф этот, учитывая ничтожную скорость движения островов, длится многие века и тысячелетия.
Сообразив это, Меф стал вглядываться в острова. Вскоре он обнаружил, что все они разных размеров – от крошечных, на которых и двое едва устоят, до гигантских. Прыгая с острова на остров, можно еще перебраться на берег и вновь оказаться на мосту, начав все сначала, но почему-то мало кто это делает.
На одном огромном острове все ели. Новая пища возникала прямо из пены, причем разнообразнейшая: десерты, салаты, первые блюда, жаркое. Люди жадно заглатывали пену, но она не насыщала, а лишь разжигала аппетит. Они вырывали пену друг у друга, глотали все новые и новые ее порции и не помнили уже о существовании моста.
На соседнем, не менее громадном острове, люди танцевали и обнимали друг друга, часто меняя пары и не замечая, что от объятий слипаются в единое многорукое, многоногое, аморфно-расплывчатое, перепутанное существо, в которое залипают все новые и новые жертвы, осыпающиеся с моста.
На третьем острове высилось множество колонн из мыльной пены. Мужчины, женщины, старики забирались на них и принимали художественные позы – то выставляли вперед палец, указуя кому-то путь, то, притворяясь вдохновенными мыслителями, вскидывали руки к голове и лохматили волосы. Занятие это, со стороны абсолютно нелепое, самим людям казалось очень увлекательным, и с этого острова никто не уходил, а, напротив, нередко два или три человека начинали драться за один мыльный постамент.
Внезапно Меф заинтересовался совсем крошечным, из тумана выплывшим островком. На островке сидел красивый и спортивный парень и с увлечением играл в куколку мужского пола, как две капли воды похожую на него самого. Он заставлял куколку принимать небрежные позы, напрягать мышцы, вертеть головой, менял ей рубашки и джинсы, мастерил из пены разные вещи или вкладывал ей в руку палочку и заставлял ее размахивать этой палочкой.
«Вот тупица! Из психлечебницы сбежал?» – не удержавшись, подумал Меф. Не успел он довести эту мысль до конца, как мост разошелся у него под ногами.
Не выпуская из рук спаты, Мефодий пролетел несколько метров и упал в озеро. Плавал он неплохо, но вода тут была особенная – вязкая и густая. Буслаев ушел с головой, долго барахтался и почти захлебнулся, но потом все же всплыл, едва не потеряв меч. Он потратил массу сил, пока выбрался на ближайший остров. Мыльные края все время обламывались. Уцепиться было не за что.
Остров, на который он выполз, оказался небольшим. По спрессованной пене катался смуглый человек и с ненавистью бил сам себя коротким кинжалом. От боли он хрипел и с яростью колол кинжалом, проворачивая его в ране. Раны затягивались, едва он извлекал клинок, и, если бы человек прекратил наносить удары, то моментально исцелился бы. Однако смуглокожий этого почему-то никак не мог понять. Он бил себя не переставая и зверел все больше. Ему казалось, что его ранит кто-то другой, и он желал убить его первым. Он даже и на человека уже не был похож – совершенно остервеневшее существо с желтой пеной вокруг рта.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});